Сибирские огни, 1982, № 5

ся и кубарем покатился с горы. Помнит, что заорал благим матом: «Ма-аа-маа!» Весь побился о камни, штаны и рубашку изодрали колюч­ ки. Если бы не эта лиственница... Калап, держась за ствол дерева, глянул вниз. Он и сейчас чуть было не крикнул, как тогда: «Ма-аа-маа!» Мать и отец говорили, что первое слово, которое произнес Калап, было «кой» — овца: — С овцой на языке родился! Не судьба ли этому разбойнику овец множить? Так ли было, нет ли, чего удивительного? Почему бы ребенку, который ничего, кроме овец, вокруг себя не видит, не слышит, и не про­ изнести это слово первым? Мать и отец убеждены, что ему, Калапу, на роду было написано чабаном стать. Кто знает? Вот посмотришь на иных чабанов, пласта­ ются чуть не до смерти, дрожат над овцами, а отара у них слабая, дох­ нут овцы без конца. Даже в хорошие годы не могут они выполнить план по ягнятам, по шерсти. Колхозное начальство старается, по возможно­ сти, избавляться от таких неудачников. А у других хотя и не видно что­ бы они убивались на работе, овцы в любой год сытые да ухоженные, приплод — дай бог, шерсти — завались. Может, и, в самом деле, что-то такое есть? Ну, не судьба — призвание, что ли? ...Ягненок остался сиротой. Он всюду ходил за Калапом, как соба­ чонка. За обжорство, за жадность и жирность прозвали его Тулкураном. — Ухаживай за ним, дитя мое, следи,—наказывала мать.— Вырас­ тет, почки его будешь есть. — Он мой друг. Я Тулкурана никогда не съем,— чуть не заплакал Калап. — Положено так, дитятко. Для того и кормит человек скотину. Не по душе пришлись Калапу слова матери. Вырос Тулкуран. Весна как будто была тогда. Дома — ни мяса, ни другой какой еды. Как ни уговаривала мать, чтобы зарезать Тулкура­ на, Калап ни за что не соглашался. Как-то голодный сам попросил: — Мама, заколи его... Долго ли поймать? Повалила на подстилку, нож взяла. Для мате­ ри ничего не стоило зарезать барана. Как ей, чабанке, такое не уметь? Только нож занесла... — Не коли моего Тулкурана, не коли-ии! — разревелся Калап. На утро опять: — Мам, заколи... И снова в слезы. — Не надо так не надо,— согласилась мать. Ей не столько бара­ на,— сына жалко. Через день снова просит. Мать ему подзатыльник. А мясо, ничего, съел. Вместе с подзатыльником. ...Когда Калапу исполнилось шесть лет, отдали его в нулевой класс. Отвезли в деревню, к бабушке. До того он видел бабушку всего не­ сколько раз, на стоянке. Переночевал один раз в ее избушке и решил, что с нею куда лучше, чем с мамой. А сколько любопытного оказалось в деревне для мальчишки, очутившегося в ней впервые! Большие-пре- большие дома, очень яркий огонь — элик-три-чес-тво, умеющий гово­ рить черный круг на стенке — ра-ди-о!.. Но самое интересное — магазин. Так в нем было все красиво! Зайдет, бывало, Калап в магазин, встанет за печкой и таращит глазенки на полки. А там... Зеркала сверкают, бу­ сы переливаются, бутылки блестят, тряпки разноцветные, конфеты в пестрых бумажках, красиво уложенные пачки табаку... — Что стоишь, милок? — спросит продавщица, держа в руках замок. 62