Сибирские огни, 1982, № 5
не видел. Одному тяжело. Не с кем поговорить, поделиться. Все ТВОИ ДУ МЫ; печали, заботы —в тебе. Не знаешь ты, что происходит в. окружаю щем мире, вблизи тебя. Говорят, в деревнях глушь, отдаленность. Ха! Что же тогда про чабанскую стоянку сказать? Да, не диковинка сейчас транзистор у чабана. Только молчит он, как правило, транзистор. Нет к нему батареек. Электричества на стоянке нет, значит нет и телевизора, нет остальных благ и удобств, которыми пользуются в самой отдален ной, самой захудалой деревне. А почта? Разве сорока на хвосте прине сет! Раз в месяц газеты привезут —и на том спасибо. Редко когда заедет на стоянку бригадир или зоотехник, по необходимости —ветери нар. Раз или два в году заглянет парторг или председатель колхоза. Не чйще — автоклуб. Все же остальное время один-одинешенек чабан. И еще говорит: «Дай бог, чтобы никто не приезжал. Если начали до саждать, значит, неспроста это, значит, непорядок у тебя в отаре...» Люди всякие. Есть такие, что завидуют чабанам. Говорят, жадные они, скупые. Что верно, то верно: заработок у чабана неплохой. Только тяжелые у него деньги, не просто достаются ему. Есть люди, которые ра ботают, чтобы жить. Чабан живет, чтобы работать. Чабан и овцы прочно связаны нервущимся арканом. Этот аркан и во сне чабана на привязи держит. Снится ему одно и то же, одно и то же: •как он бежит и не может догнать овец, как начался в отаре мор-падеж, как у него потерялись овечки,, а он ищет их и места себе не находит... А все отчего? Пропадет хоть одна —полмесяца, считай, задаром рабо тал. Съели твоих овечек волки, задрал их медведь —половину стоимо сти тебе на шею повесят. А стрелять этих бандитов права не имеешь — их закон об охране природы бережет! Они же пакостят, за них же —пла ти! Как это понять? Почему такой закон? И захочешь отомстить хищ никам, все равно не сможешь: нарезные ружья у чабанов давным дав но о’гобрали. Ну, волки и медведи нападают редко. Без них чабаны теряют мно го овец. По полусотне, сотне, а то и больше. Не переводятся любители дармовых, шашлыков и добренькие, услужливые, щедрые не из своего кармана —глазом не моргнув, раздадут «нужным» барашков, да по жирнее. А лихие люди? Почему-то любых воров ловят, а из тех, кто овечек крадет, ни один не попадается! Потеряет чабан два-три десятка овец, и не надейся найти, сразу плати. Всей семьей плати. Такая вот жизнь чабанская. А жены чабанов, чабанки... И за ота рой ходи, и за самим чабаном да за ребятишками. «Что говорить,— при знаются чабанки,—отец-то наш все одно старший брат своим детям. За ним еще больше угляд нужен». Чабану трудно, слов нет, а жене его —втрое. И уважение к ней вдвое, втрое. Дважды, трижды благо дарность ей! Овцы, овцы... Пришлись они к Алтаю, к народу. Неприхотливы они, не требуют много кормов, расходов, особых условий. Сами пасутся, до бывают себе пропитание и на крутизне скал, и на сыпучих курумниках, в уремах и тайге, на болотах. Глядишь порой—удивляешься: ни былин ки на поле, всю зиму овцы на нем паслись, до корней все выгрызли, а что-то гребут копытцами, достают, жуют, а к вечеру сыты. Терпеливые, стойкие они животные. Говорят, овцы от пустяков мрут. Чепуха! По искать, кто живучее овечки! Был бы мозг в костях цел. Станешь уха живать за ней—оклемается! Приехал один с юга, прижился. Рассказывал: «Посмотрел я сперва на эти скалы-горы, додумал, как тут люди живут, чем питаются. А по жил—узнал: богат Алтай, сказочно богат!» И верно, богат Алтай, за что и любит народ свою родину, приноровился к ней. Там, где возмож но, пашут, сеют, косят. А горы что? Не стоять же им без пользы. И пу скают люди в горы живые комбайны—коней, коров, яков-сарлыков, овец, чтобы снимали там богатые урожаи. Есть, конечно, скалы навис шие, курганы сыпучие, где овца, к примеру, не пройдет. А козы на что? Эти всюду проберутся. И яки-сарлыки высоко в горах, где тундра да ледники, ходят, жир нагуливают, 53
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2