Сибирские огни, 1982, № 5
Миг —и исчез табун, а вскоре вытянулся разномастной лентой-змейкой по горе, что напротив... Сейчас некогда любоваться конями. Лучше бы вообще их не видеть, не встретить. Угнать бы их туда, откуда примчались. Но сумеет ли он? А жеребята какие славные! Легкие рыженькие красавцы... Лошади напились. — Ай! А-ай! —спокойно, уверенно крикнул Тукпаш, и табун по слушно, медленно, смирно потянулся наверх. Не дойдя до тенистого под леска, остановился. Видно, захотелось коням поваляться, погреться на солнышке. Тукпаш подхватил палку и зашагал к табуну, чтобы не остав лять его близко к отаре, но не прошел и полдороги, как кони скрылись в густоте подлеска. Видно, вожак повел их на гольцы, гд§ тоже есть солн це, но нет человека. Отара разбрелась, рассыпалась, будто битое стекло. Тукпаш тороп ливо стал собирать «осколки», сбивая овец в кучу. Сердито кричал на них, швырял тезеком-кизяком, дерниной, палками, даже маленькими ка мушками. Объягнившаяся овечка все еще отбивалась от ворон. Выручать ее не стал. Раз до сих пор сопротивляется, значит, выдюжит. Молодец! Вид но, матерая, всякое повидала. Как будто удалось собрать всех. Лишь четыре овцы сгрудились на пригорке, что-то выгребают копытцами, выщипывают, грызут. Не заме чают, что отара ушла. «Вот неслухи!» Тукпаш побежал к ним. Навстречу, с Алтыгы-Арта, спускалось еще несколько. «Вот тебе на! —Тукпаша будто обухом по голове хватило.—Откуда' они-взялись?» За овцами выехал всадник. Калап. Увидел растерянного, запаренного сакманщика, улыбнулся. — Ну, как пастьба? Понравилось? — Не говорите!.. — Это вам не пером по бумаге водить. Тут работать надо. Иной день и чаю не попьешь... Кое-как ворота прибил. Тес затвердел, будто стекло. Гвоздя це вколотишь... Торопился. Как тут вы? Сколько окоти лось? — Сейчас посчитаю. За Устугы-Арт пять. У перевала Кок-Кая одна. Во-он еще одна. От ворон отбивается. Еще ярочка на косогоре лежала, мучилась. Теперь уже разрешилась... — Значит, всего восемь. Теперь суток пять не передохнем. Раз они начали атаковать нас ягнятами,—не остановятся. Вы тут пока побудьте, а я поезжу, по кустам пошарю. Может, где еще объягнились. Только на те курумники отару не пускайте. Тукпаш сел на землю. С непривычки сильно устал. А проголодался, пожалуй, еще сильнее. Вот говорят: «весенний скот». Значит, голодный, отощавший. И человек тоже бывает «весенний». По весне быстрее уста ешь, чувствуешь себя куда слабее. Отара, видимо, смирилась, что никуда не убежать, паслась у косо гора. Многие овечки, насытившись, даже прилегли. Но Тукпаш не сводил с них глаз. Только какая-нибудь бросится в сторону, он тут же ее дого нит и вернет. Возле Тукпаша рожала овечка с облезлыми подмышками. Лежала неспокойно, передергивалась, постанывала, даже кричала от боли. А то поднимет голову к небу, будто просит оттуда помощи. Вот заползала, за дергалась, ткнулась носом в сусличью нору. Смогла бы—наверное, спря талась в эту нору от нестерпимой боли... Но вот объягнилась, тут же вскочила, встрепенулась, стала ворковать, вылизывать детеныша. Вид но, легче ей стало, боль прошла, позабылась, глаза посветлели, и раду ется она жизни, кураганчику своему. Вот уже и кормит его... 31
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2