Сибирские огни, 1982, № 5
Тукпаш быстро натянул сапоги. — Вот тебе и сюжет! На бегу подобрал две засохшие коровьи лепешки. Непаханое поле, которое он пересекал, овцы все ископытили, раз гребли, выщипали. Не то что стерни, травинки сухой на нем не осталось. А овцы ходят по нему целый день и, смотришь, к вечеру сыты. Вот вспашут скоро поле, тогда этих обжор и вовсе не отгонишь —будут под бирать вывороченные плугом корневища. — Ойто! Назад! — кричал Тукпаш и швырял лепешки, чтобы завер нуть овец, но те упрямо брели за вожаками к косогору,, покрытому под леском. Он все-таки опередил их, схватил толстый сухой сук и что было си лы ударил им по стволу лиственницы. Сук разлетелся на несколько ку сков, а раздавшийся при этом треск был похож на выстрел из тозовки, но овцы все же испугались и шумно повернули вспять. Тукпаш ревел по-медвежьи, издавал немыслимые звуки, только бы гнать, гнать овец. Он почти налетел на лохматую ярочку, котившуюся в кустах. — Чтоб тебя! Места тебе не хватило внизу? За“чем сюда бежала? Вставай, вставай! Поднял овечку на ноги, но та прошла немного и опять легла. Тук паш снова заставил ее подняться. Жаль ему было бедную, а оставить нельзя. Надо, чтобы она объягнилась на той стороне косогора, где солнечно. Там за ней присмотреть можно, помочь, если долго не разродится. Довел все-таки до солнцепека, а тут другая напасть: над только что объягнившейся маткой кружило с десяток ворон. — Кш! Ой-ий! Чертовы птицы! —замахал шапкой Тукпаш. Вот нахалки! Их ничем не проймешь. Наглые. А старые вороны, сто летние карги, стараются отогнать овцу от ягненка, чтобы выклевать ему глаза. — Кш, шайтаны! В арале с десяток лиственниц, и все черны от вороньих гнезд. В воз духе не умолкает громкое карканье. — Кш! Пошли вон! — надрывался Тукпаш. Ну и денек выпал —не одно, так другое! Наперерез —откуда только взялся? — выскочил табун лошадей. Впереди несся черный лоснящийся жеребец. Набрав бег, табун мчался к воде, сытый, буйный, озорной, с развевающимися тяжелыми гривами, поднятыми хвостами, дерзким ржа нием и громким топотом. Некоторые кони от избытка сил хватали друг друга зубами за бока, успевали на полном скаку побиться задними ногами. Вот беда так беда: этих, полудиких, не остановишь. Злой жеребец, а особенно задиристые перволетки ни за что не минуют окотившуюся овцу. Набегут и растопчут. Почему они так делают, что их заставляет,— кто знает? Но Тукпаш сам видел такое, когда позапрошлой весной сак- манил у Мыйыксу. На ворон он рукой махнул: пусть от них овца сама отбивается. Глав ное—табун. К водопою они поспели вместе —кони и Тукпаш. Овец тут не было. Значит, обошлось. Но ведь напьются кони и станут озоровать. Жеребец пить не стал. Раздувая ноздри, он смотрел на Тукпаша и грозно бил передними ногами землю. Страшно Тукпашу. А ну как набросится? И уйти нельзя, пока та бун не уйдет. Он любил смотреть на косяки в альпийских лугах под белками. Сам искал встречи с ними. Красота какая —словами не выразить! Нет на све те животного прекраснее лошади. Вот табун испугался тебя, и полтыся чи диких скакунов разом всхрапнули и ринулись прочь, сминая цветной ковер покатого склона. Будто аркан оборвался, будто земля накренилась. го
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2