Сибирские огни, 1982, № 5
...Какой ласковый глаз у солнца! Небо вьгсокое-высокое. Лишь кое- где дремлют тонкие и рыхлые, как брюшное баранье сало, облачка. От них небо становится еще синее. Молодой травке пока не хватает силы вызеленить серую прошлогоднюю отаву. И лиственницы машут голыми ветвями. Только жидко зеленеют кустарники на опушке южного склона. «Даже не верится, что такая огромная, насквозь промерзшая земля вот-вот оттает, оживет! Все вокруг станет радовать глаз. Закукует ку кушка, зазвенят трели жаворонка. На зеленом ковре лягут узоры цве тущего кандыка, багульник распустится... Что может быть прекрас ней весны!» На вершинах, в складках гор и под нависшими скалами еще беле ют снега. Оттуда веет влажным холодом. А внизу, где сходятся пять долин, видны пестрые срубы домов, сверкают на солнце шиферные кры ши. Над селом поднимаются дымы из труб, то тут, то там за машинами взвиваются облака пыли. Отсюда, сверху, село чем-то напоминает спру та, протянувшего свои щупальца-дороги к стоянкам и фермам, опутав шего черными тропами всю округу. И тащит, тянет со всех сторон к себе, сосет живые соки земли, никогда не насыщаясь. Нет, никакой это не спрут. Пожалуй, больше сходства у села с табунщиком, который бросает аркан за арканом в многотысячный табун гор, несущихся в бешеной скачке с развевающимися гривами... — А овцы-то! —спохватился Тукпаш и вскочил на ноги. Он и не заметил, как отара потянулась к Большому перевалу —на Устугы-Арт. Опираясь на посох-таяк, Тукпаш торопливо зашагал, стре мясь опередить овец. «Проморгал! Как теперь соберу?» Чтобы сократить путь, кое-как продрался сквозь-густой кустарник и за большой валежиной наткнулся сразу на двух овечек. Одна никак не могла разродиться. Другая, чуть повыше, была уже с ягненком. Тукпаш взял на руки новорожденного, обтер его, хотел подкормить, но матка с порванным биркой ухом никак не давалась. Опустит он яг ненка на землю—подойдет. Сделает шаг, чтобы словить ее,—убежит. Изрядно повозившись, он догадался вынести курагана из кустов и поло жить в углубление под скалой, на солнцепек. Хотел помочь второй овеч ке, все еще мучавшейся родами, но глянул наверх —отара вот-вот, под нимется на седловину... Никак нельзя упустить ее. Стыд-то какой будет! Люди смеяться станут: «Полдня не сумел попасти —отару не удержал. Не дай бог доверять работу этим энтигилентам!» Со всех ног припустил бежать. А в мыслях одно: только бы на во допое не оказалось отары Мыйыксу! На худой конец хотя бы чабан был поблизости от своих овец. Уж он-то не допустит, чтобы отары слились. Для него это тоже немалая беда. Задохся. Пришлось перейти на шаг. Круто слишком, и с непривычки сердце частит, в груди не вмещается. Пока карабкался к седловине, обгоняя овечек, приметил, что еще две матки объягнились в густом подлеске, будто посаженном в два ряда по обе стороны тропинки на перевал. И еще одна лежит, тянет голову к небу, стонет, дрожит от тяжкой натуги. Но нет, нет у Тукпаша време ни! Все же он подбегает, присаживается, тянет за ножки ягненка, при говаривает, успокаивая овцу: «Потерпи, милая, потерпи... Ну, вот-и все...» И опять —бегом, считая про себя для памяти объягнившихся овец: «Внизу две да еще три...» Считать-то считает, а вот узнает ли? Ту, с рва ным ухом, нетрудно отличить, а две, что в подлеске,—какие они? Одна, кажется, была с длинными бакенбардами, как у барана... На Устугы-Арт сердце вперед него взлетело. Взмок Тукпаш, хвата ет воздух, как рыба, вытащенная из воды' Вожаки отары уже возле гус того арала, в ивняке у речки. Овцы Мыйыксу, похоже, напились, пасут ся на невспаханном поле. Возле них никого... А свои, завидев воду, голодно заблеяли и устремились к речке. Ри нулись, как солдаты в атаку, как обвал. Несется только сплошное про- 26
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2