Сибирские огни, 1982, № 5
через изгородь. И это еще не все. После до дури в голове будешь пере считывать обе отары. Ладно, если у Дединера овцы все. А если не хватает? Совсем тогда худо. Скажет он, что была у него отара в це лости, и пойди докажи. А каждая овечка —чуть не половина твоей месячной зарплаты... Пусть даже сойдется все, сколько еще будут сомне- нения мучить: не остались ли у Дединера свои, лучшие — сытые, шерстоносные, приносящие по два ягненка?.. Вот и уважай после таких мыслей себя, считай себя человеком! Отару эту Калап пасет четвертый год, чуть не каждую овечку «в лицо» знает: по едва различимой окраске шерсти, по упитанности, по силе, по десяткам бог весть каких, ему одному только известных примет. Если на то пошло, он помнит каждую овцу, которую давным-давно заре зали или отправили на мясокомбинат. Это кому другому не отличить животных в отаре —все будто одинаковые. Для Калапа и двух похожих не существует. «Дединер с виду мужик неплохой,—успокаивает себя Калап.—Ни чего худого люди о нем не говорили. Но как человека узнаешь?..» Овцы Дединера несколько раз прибивались к отаре Калапа. Он вся кий раз возвращал их. Иногда даже передавал с кем-нибудь: «Ваших двенадцать голов у меня. Заберите». Пусть Дединер десять раз хоро ший, десять раз честный, пусть все равно что брат или друг,—лучше, если овцы будут в своей отаре. Кое-как Калап взобрался на седловину. Глянул вниз —вот тебе и на!—изрядная куча овечек все же опередила его и, мелькая между деревьями, серенькими комочками устремилась вниз. — Язви их!—стиснул зубы Калап.—Что теперь делать? Что делать? Догонять и заворачивать назад. Но, пока он будет гоняться за этими беглецами, остальные-то ждать не станут. Они могут направиться еще выше, к самому гольцу,,на Еланду, где пасется отара старика Мыйыксу. А могут —откуда знаешь, что им в башку взбре дет!—шарахнуться к Малому перевалу, Алтыгы-Арт. Там овцы Седор- ко... Вот уж надо бы хуже, да некуда! Седорко такой —пальца в рот ему не клади. К тому же у него недостача в отаре... Давно не попадал Калап в переплет, когда овцы разбегаются в сто разных сторон и направлений. Вот и бегай теперь за ними туда-сюда без ума, как козел-элик, угодивший в западню. Овца —такая тварь, которая никогда не додумается возвратиться в свою кошару. Стоит ей отбиться —пока сам не отыщешь, ни за что не вернется. А сама-то овца до того беспомощная, до того беззащитная... Любой зверь с когтями, любая птица с хищным клювом могут напасть. Глядь —и разодрали. А люди с черными мыслями открыто говорят: «Э-э, да овца —это, счи тай, готовый шашлык!» Всегда неспокойные, овцы сегодня будто воЬсе ума лишились: ме чутся, разбредаются, вынюхивают, будто потеряли что-то очень дорогое. Видно, потому такие, что кругом горы, скалы, густой лес. На ровном месте они всегда в куче. Утром, когда Калап только еще собирался выпускать отару из заго на, прежде всего подседлал Кула-Ата. С конем, как ни говори, надежнее. Пасти овец тоже надо умеючи, с толком. В одном месте —в сытую осень, в другом —в снежную зиму, там —в бескормицу. А в этой лож бине обычно всегда затишье, сюда самое верное гнать отару в буран или, как сейчас, по весне, на первую травку. Быть чабаном не просто. Если не ты, а отара начнет тобой верховодить,—добра не жди: вытопчут овцы без толку все вокруг, останутся без корма. Тогда навалятся всякие бо лезни, падеж начнется. Вот и приходится постоянно рассчитывать, пасти с дальним прицелом. Есть, конечно, всегда какой-то риск. И сегодня кто знает, чем все кончится. — У-у, паскуда!—Калап спрыгивает с седла, привязывает Кула-Ата к молоденькой лиственнице и бежит с горы. Вниз на коне спускаться ху же. К тому же верхового овцы не боятся. Несется Калап вниз, будто медведь, за которым гонятся собаки. 20
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2