Сибирские огни, 1982, № 5

Даже иноязычные поэты, бывавшие в Горном Алтае, становились как бы зрячее к природе, к ее уникальному совершенству. «Тонкая луна —коготь орла»,—Тонко под­ мечал Иван Брошин. Образ пальцев, «как дикие пчелы», голосов, «как рыжее пламя», выделял в ал­ тайской поэзии Ромен Роллан. «Сравнивать силу и глубину впечатления от землй, от красок, от звуков, от запахов Горной Ойротии ни с чем нельзя, природа все здесь устроила на «превосходную сте­ пень»,—писала Мариэтта Шагинян. Размышления 0 природных началах приве­ ли алтайскую лирику к высоким образцам философской поэзии. Иначе и быть не могло. Медитативность, как размышляющее начало в лирике, пришло на смену событийности по­ эзии с ее ярко выраженной прозаичностью. В свою очередь медитативность обуславли­ вается усложнением человеческого мировос­ приятия, раскрепощением творческих сил народа. Поэтому философская лирика не яв­ ляется лишь субъективным показателем ро­ ста того или иного художника —она по- своему точно и зримо отражает свое время, время духовного, нравственного начала в жизни общества.- В этой связи хочется привести тонкую и изящную миниатюру Бориса Укачина, ис­ полненную умело скрытой недосказанностью, глубиной смысла. Начало этого стихотворения весьма про­ заично, даже в чем-то игриво: По горной узенькой тропе. Опасливо ступая, Сошла к серебряной реке Босая женщина в венке — Пастушка молодая. П еревод А. П реловского Буколическое развитие сюжета следует и дальше: Мгновенный всплеск! Она в воле Кружится, приседает; И ветер, путаясь в волне, Ей косы расплетает... Читатель ждет появления прекрасного мо­ лодого джигита... Как того и требует эта картинка. Но стоп!.. .„Навстречу ей, Опасности не чуя. Метнулась Вдруг из-за ветвей Красавица косуля.., И вот, увидев друг друга, встретились, за­ мерли, задрожалй, как тонкая листва, «два совершенных существа в момент, нежданной встречи». Стихи заканчиваются прекрасными стро­ ками: Вновь раздается тонкий свист — Все глубже Их смятенье... О, не спеши, остановись И в горной речке отразись, Прекрасное мгновенье! Автор легко и ненавязчиво, с доброй улыбкой высвечивает для нас близость, тре­ петность отношений человека и животного мира, их хрупкость и ранимость. Не достиг­ нув соответствующей высоты психологиче­ ского мастерства, конечно было бы трудно так уверенно решить эту сценку. Бывшие на протяжении многих столетий (если не тысячелетий) кочевниками, алтай­ цы, конечно, во всем зависели от природы. Отпечаток национальной психологии остро чувствуется и в поэзии современных авто­ ров Горного Алтая. Если, скажем, в рус­ ской лирике момент трагической раздвоен­ ности существования человека и природы порождал немало великолепных стихотво­ рений (начиная с тютчевских строк «Не то, что мните вы, природа...»), то лирический конфликт алтайской поэзии перенесен скорее из сферы философской в нравственную пло­ скость. Природа для алтайца — и мать, <и кормилица, которую необходимо беречь; заступница и защитница, которая укро­ ет от неприятеля, которая поможет спастись... Потому-то дружество с природой, кровная, с ней связь столь проникновенно воспевает­ ся певцами горного края. Пейзаж в алтай­ ской поэзии, в лучших ее образцах, проду­ ман до мельчайших деталей. В отличие, скажем, от кавказской лирики мы здесь не найдем примет-символов, неких опознава­ тельных знаков, стершихся от многочислен­ ных употреблений (таких, как «папахи гор», «бурки лесов» и т. д.). Пейзажные зарисов­ ки в алтайской поэзии всегда конкретны и всегда поэтически возвышенны, в них видит­ ся глаз охотника и зверолова. Борис Слуц­ кий, говоря о поэтике Бориса Укачина, очень точно подметил- «Звери и птицы гор — и живые, и мифологические, живущие только в преданиях, — алтайская тайга, быстрые грохочущие реки и заснеженные перевалы описаны Укачиным с натуры, как с натуры резали и отливали зверей и птиц древние скифские мастера. Трудно говорить об изучении жизни, о вторжении в жизнь в применении к этим стихам. Они —частица жизни, частица вечной алтайской природы...» Открывая книги поэтов Горного Алтая, сразу же попадаешь в этот жизненный, пре­ ломленный в высокую поэзию, мир. Каскад ярких образов точных деталей, смелость сравнений и живость метафор буквально завораживает; Ночь. Алтай. Луна — как сережка. Четкий профиль горной гряды. Можно трубку, привстав немножко, Раскурить от любой звезды. П еревод И. Ф онякова Эти строки Бориса Укачина можно про­ должить стихами Бронтоя Бедюрова: Белый снег. Звонкий воздух. В обугленном небе зоркие звезды, как рысьи глаза в темноте. П еревод Я. К озловского А тут уже вспоминаются пейзажные зари­ совки А. Ередеева, К. Козлова, Г. Кондако­ ва, Ш. Шатинова... Высоко горит звезда гор в алтайской поэзии!.. 159