Сибирские огни, 1982, № 5

Почему долго не разбегаются? Ах, да! Волчица не велит! Где она? Достать бы ее, подлую сучонку! Она должна быть поменьше... и подаль- ше других от кедра... Из обоих стволов бы по ней! А... Вон ты где... С последними выстрелами и ярость прошла. Гляжу, приударили серые в разные стороны, потянулись кто куда. Отшатились, слава богу, ни одного не видно... А что, если караулят? ...Звездочки загорелись, луна недоеденной краюшкой из-за хребта высунулась. Ага! Серые голоса подали. Ишь, как протяжно и недоволь­ но затянули в разных местах. Теперь можно и с кедра спускаться. Когда я обнаружила второго убитого волка, вдруг услышала, кто-то зубами чакает. Тятенька родимый! В жар меня бросило, я ружье на из­ готовку, заозиралась... Волчицу, знать, тоже уцелила, вон же, вон же она ледяными глазами уставилась, она же и зубами щелкала. Взяла на мушку, прикрадываюсь и выговариваю ей: — А еще слава про вас, что вы звери умные... Зачем же меня, бабу; обложили? Чтоб брюхо набить и ног не натрудить? Это ты, ты первая надумала с меня, шкуру снять, а спустить-то придется тебе свою. За то, что перед кобельем куражилась. Сама бы ты не посмела на меня на­ пасть, струсила бы. Вот за это я буду вас стрелять, стрелять, стрелять, пока ружье будет в руках держаться! Ненавижу наглость и злобу, не­ навижу! Что? Боязно смерти в глаза смотреть? Отползаешь? А каково мне одной было? На же, получай! Стаскала я зверей в одно место, огонь развела, чай поставила. Пос­ ле ужина развела ярый огнище да давай раздевать волков. Часа два с ними валандалась. Кичиги вечерние уже скатываться начали, пора и прикорнуть. Передвинула я огонь, размела до самой земли старое кост­ рище, нарубила кедровых веток, одну шкуру волчью под бок, две свер­ ху... благодать! Разоспалась до того, что чуть костер не прокараулила. К вечеру следующего дня на последнем перевале у заимки была. Тут уж не шла, лыжи сами меня несли. К порогу бы самому подкатилась, не поскачи мне Машка навстречу. Я давай палкой тормозить, и она метров за тридцать остановилась, устаурилась на меня, ушами, как ло­ пухами, заперебирала. Потом как сывкала и назад, назад от меня. — Машенька! Машенька! — кричу ей.— Никак хозяйку не узнала? Она покружила, покружила — и снова от меня. Тут и Карын услы­ шал. Мчится ко мне с повизгиванием, но и он не добежал, зашелся в лае. Тут только я вспомнила, что у меня к мешку шкуры волчьи привязаны. Скорей в дом надо да отмываться. Шура кинулась ко мне на шею со слезами: истосковалась одна. — Плохо без вас, тетя Васа. Машка меня не признает. Каждый день из тайги приходит смотреть — нет ли хозяйки, а ко мне не идет. Карын по ночам выл, тебя звал. — Успокойся,— отвечаю,—Шурочка. Скоро все отдохнем, война к концу подхЬдит... Ты вот что, девонька,— попросила ее,— Пока я тут буду мыться да переодеваться, поезжай-ка за гостями. Я Амыру-Санаа пол- литровочку белой привезла, пороху да еще кой-чего. Алтынай — платок, тебе — платье. Давай порадуем стариков! Помощница моя послушно оделась, кырлу за спину закинула и за­ топталась у порога. — Что еще, Шура? Или ехать не хочется? — Нет. Я на твой орден... на платье хочу посмотреть. Достала я из мешка все свои гостинцы, взяла платье, сверху на него еще носовой платок и флакон духов поклала, подаю Шуре со словами: — Это все тебе... Лучше помощницы мне не надо. Ты его носи, носи по выходным и по праздникам, не жалей. После войны у нас у всех много платйев будет, всяких — шерстяных, шелковых, дорогих... — Нет, тетя Васа,— замотала головой Шура.— Это всегда будет самое дорогое. Почему, сама знаешь! — И убежала коня седлать. Окончание в следующем номере.