Сибирские огни, 1982, № 5

И эту правду она высказала при уполномоченной-т'о?.. Которая и приставлена затем, чтобы всякие злоупотребления пресекать. Как-то теперь обойдется с Надюшкой? Да и обойдется ли?.. Тяжкое затишье нарушил Иннокентий Семенович: — Это я разрешил Надюшке брать каждый вечер горсть-другую ячменя. На то есть у меня основания: Надюшка хорошо работает, так вот я ее премировал за ударный труд. Олимпия, а за ней и Марька начали кричать в один голос, что не иначе Надюшка втихаря трясет перед председателем подолом, потому он ее и выделил, ишь, мол, какая ударница нашлась! Тут я не выдержала, вступилась за Надюшку: — Кукушки вы и и есть кукушки, Олимпия и Марина. Нету у вас детей, и не понять вам ни одинокую, ни многодетную мать. Твоя правда, Олимпия, хуже воровства. У Надюшки дома пятеро, и‘ все мал мала меньше. Мы, что, жить кончать собираемся? Кто же после нас останется, если мы все своих деток не сбережем?! Проглотила язык Олимпия, и Марька вместе с ней. Я уж и имя Сав- вушки не поминала, чтобы не растравить себе душу, да они и без напо­ минания поняли что к чему. Пошумела я и на председателя: — Ты почему, Иннокентий Семенович, добрые дела проделываешь тайком? Почему не объявил во всеуслышание про поощрение Надюшке? Мы тоже не слепьіе, видим, как она работает. Заслужила, пусть гордит­ ся председательским отличием! Тут и бабы дружно подхватили мою мысль, загалдели одобрительно. Оборонили мы Надюшку, думали, на том и конец собранию, ан нет! Даже у таких тихих да смиреных, как Надюшка, однажды терпение лопается. Когда гомон утих, заговорила Надюшка: — Тебе хорошо, Олимпия... Муж дома, да еще в кладовщики залез. Вы и сейчас живете, как сыр в масле купаетесь. Чего только у вас в до­ ме нет... — А что у нас есть? Что у нас такого есть? — вскинулась Олимпия. — Всё! — не отступилась Надюшка.— И шаньги, и ватрушки, не говоря уж про хлеб. И мясным духом в доме частенько попахивает. Сколько раз видела, когда у вас за картошку отрабатывала. Тут только выяснилось, что Надюшка по весне каждый день после колхозной работы бежала еще к Акиму Плешкову батрачить. Дорого ли мешок картошки в деревне стоит? К осени сколько ее нарастет в каждом огороде? Надюшка обещала вернуть сторицей, не упросила жадюг, бат­ рачить заставили! Господи! Отчего так-то: чем человек сытее и.богатее, тем он жадней и бесстыжей становится? Вот и Аким, сыночек Илюхин, на гибельную дорожку стал... Прослышав, о воровстве кладовщика, председатель с бригадиром сели на коней и помчались в деревню, учинили обыск, обнаружили в Доме у Плешкова много краденого хлеба. Пришлось на следующий день Таныспаю Такачакову вместе с Суртаевой сопровождать Акима в аймак. Так-то вот позлословила в тот раз Олимпия над любовью бригадира и Руфочки. Охти-мнешеньки, тятенька родимый, до чего ж сегодня тяжко, про­ сторно и отрадно душе моей! Долготерпелива женская душа, но вот и меня, как тогда Надюшку, выплеснуло и понесло: через годы, через события, через радости и стра­ дания. ' Сколько доброго и теплого, сколько всего скопилось во мне за вой­ ну? Для Федюшки... для Егорушки... Но не вернулись сыночки. И Сав- вушки не стало. Слеглись, затаились во мне те чувства, как искорки в прогоревшем костре. Оставалось ждать Андрея Ефимовича. Дожда­ лась... да не принес он облегчения душе моей... 109