Сибирские огни, 1982, № 5

и весело заговорили. Правильно, подумалось, война войной, а без любви жизнь остановится. Некому детей будет рожать. И так-то. я им светло позавидовала... Таныспай подъехал к нам тихий, улыбчивый, будто виноватый в чем-то. Потом что-то заметил,'посуровел вдруг и говорит Олимпии, же­ не Акима Плешкова: — Кто же так снопы подает на кладь, тетка Олимпия? Там, в по­ ле, ребятишки каждый колосочек выискивают, а у вас снопы у лоша­ ди под ногами валяютсяі Олимпия смолоду бойкой на язык была, хоть укорачивай ей его, и тут черт знает что сморозила: — Что, бригадир? Красотка Руфочка в любви отказала, так ты те­ перь на мне зло срываешь?! И завелась, и завелась... Таныспай сконфуженно слушал, потом махнул единственной рукой и пошел молча к молотилке'. Кому бы говорить такое, только не Олимпии. Она-то с мужем, с Акимом своим кривым, жила, а у других мужиков уже и в помине не бы­ ло, сгинули на войне. Бабы наши смолчали, вроде и не слышали про то: мало ли что случается! Бывает, и поругаемся, но тут же помиримся, а уполномоченная Суртаева не оставила без внимания выходку Олимпии. Уж теперь забыла, где, кем ранее работала в аймаке Суртаева, но она, как небо от земли, отличалась от других уполномоченных. Суро­ вая, улыбку на ее лице не часто увидишь, а приедет, целый день вместе с нами работает, а во время обеда или ужина рассказывала нам про события на фронте. , , Мучилась она сильно, но виду не подавала: муж у нее, по слухам, погиб, от сына никаких вестей не было. Так вот устроила Суртаева вечером собрание, долго говорила про то, какими мы должны быть в работе и в отношениях друг с другом. Много и красиво она тогда выступала... и про любовь, и про верность, и про честность и доброту говорила. Марька слушала, похмыкивая, а потом и выкрикнула: — Война все спишет! Кто-кто, а она-то знала, как прибирать к рукам все, что плохо ле­ жит: и хлеб, и водку, и ласку мужицкую. С виду Марька была деваха на загляденье: рослая, пригожая. Мужики, которые бабники,.глядючи на таких, как Марька, враз начинают таять. С такими, как Марька, у них сразу прямая связь устанавливается, обоим без слов становится по­ нятно, что друг от друга ждать и хотеть. Ох, и больно же тогда разгневалась Суртаева на Марькин выкрик. — Если я не права, выскажите тогда вы свою юбочную правду без утайки,—предоставила Суртаева слово Марьке. Марька спряталась за спины. — Молчите? Тогда пусть люди скажут, что про таких, как вы, они думают! Что тут началось... Марьке впору бы сквозь землю провалиться, а она, кобылища, похохатывает. Отчехвостили Марьку, за Олимпию принялись. Олимпия давай от­ ветно кричать: — Много ли снопов тех кобыла стоптала, зато я хлеба ни горсто­ чки не украла, а Надюшка крадет! Вчера видела, как она колосья мяла, как зерно домой унесла! Собрание с разбега подступилось к Надюшке: — Правда?! ' • Надюшка женщина тихая, безответная, с полным домом ребятишек и без мужа — погиб в первую пору войны. Молчит Надюшка. Стали бабы спокойнее расспрашивать ее: правда ли? Она скраснела и говорит: — Правда... Ребятенки совсем исхудали, нечем кормить... 108