Сибирские огни, 1982, № 5

дню шастает. Прихватил я парнишек двоих на всякий случай —и туда. Обследовал баню: правда, жил в ней курящий и пьющий человек. Под половицей с выпавшим суком —горка окурков, и пробка деревянная от бутылки туда завалилась. Показал я найденное Олимпии, она обом­ лела. Призвал к ответу Акима, и тот клялся, что сном-духом ничего не знает. И милиция приезжала, да как докажешь, что именно Илюха при­ ходил? Оставили мы их в покое до времени, но я свое держу на уме. Илюха это был. И ушел он в то же примерно время, когда ты на кудюр с Саввушкой пошла. — Выходит, его рук дело? —вскричала я. — Выхолит... — Изверг! Вражина! Меня бы лучше убил! — И опять не так, Васенька. Буруха ему прежде всего надобна бы­ ла. А кобылка при детенке была. Он быстро сообразил, что так-то оно еще ловчее: никто и ни в чем его не заподозрит, не кайой-то там му­ жик на коне едет, а отец с ребенком. Наслышан я, в Китай дезертиры подаются. Словят, не словят Плешкова, а Саввушка твой жить будет, полагаю я. — Нужен он ему... за кордоном сразу же и...—тут у меня ком в горле стал, слезы градом посыпали. — Не плачь, Васенька. Ты прежде умом пораскинь. Илюха, он му­ жик характерный, не то, что его сынок Аким. Но не зверь, нет. Он бы и меня мог нынче пристукнуть. Я ведь с твоим тятенькой да с тем упол­ номоченным его раскулачивал, а гляди ты, не тронул. Ни меня. Никого. Так-то вот, Васенька— Как не поверить было мне тогда Иннокентию Семеновичу! Это потом, много позже разуверилась я. А тогда махонькую, но крепкую искорку надежды заронил он в меня. Кто-кто, а матери только и живы верой в лучшее для детей своих. Жить будет Саввушка —вот что для меня тогда главным было. Правда ли, обманка ли для моего успокоения была в словах Инно­ кентия Семеновича, но теперь-то я окончательно поняла —какой он был всепонятливый и крепкий в себе человек. Не-ет, люди не от бога пошли... нет! Это бог от людей произошел, от таких, как наш председатель Самохвалов. Он один был в войну над всеми: он всему колхозу и парторганизация, и райком, и советская власть. И потому как он был невыдуманный, не умел наш председатель чудес творить, а они б нам не помешали. Ох, как горько было! На село родное глаза бы не глядели. Кры­ ши у многих изб сняты и посожжены. Оград возле усадеб никаких. В'конюшне колхозной кляча на кляче. Заездили конишек, сороки им житья не дают, как на падаль кидаются. Далеко от наших, гор война, но и тут она деревню, как вода берег, подтачивала. И так, видно, оно везде —до самого океана. Вон каі^, без мужиков-хозяев обернулось, хоть и мы не лежали — работали! Ох, как ' работали бабоньки! Откуда и силы брались. И сейчас вот —вспомни­ лось, и мороз по коже пробежал. / Шанежки из слизуна на вид даже красивые, а проглотишь, точно иголку съел. Так сердце сожмет, что ни вздохнуть, ни кашлянуть. А хле­ бушко из карлыка? Когда в нем карлык один, куда еще ни шло, а вот когда соболику или жабрея намесят, тогда всю-то ноченьку до солнце­ всхода тебя корежит, ломает, глаза заводит... До войны мы хлеб почти не сеяли, а тут деваться некуда, приня­ лись. Что за поля тогда были? Ежели с десятину оно, поле считали большим. Раскиданы такие поля были по всем окрестным горам. Где только можно было, склоны распахали. И все вручную! Тракторов тог­ да в горах и в помине не было. Добираться на те поля было хуже, чем работать, а ведь еще весь день серповать. Сто двадцать снопов надо было нажать и в суслоны 106