Сибирские огни, 1982, № 5
Марьке мой крик —потеха, оскаляется, а сама к Машке подкра дывается. Схватилась я за кочережку, замахнулась, тут и дверь хлоп нула: Амыр-Санаа вошел, из-за его плеча Шура Тискинекова выгляды вает. Амыр своим появлением так напугал Марьку, что она кошкой метнулась в дверь, будто не пьяная вовсе, легко вскинулась в седло и ускакала и про ташаур свой забыла. Плюнув вслед Марьке, Амыр распорядился: — Собирайся, Василиса! Деревня поедешь. Лечиться тебе нада. Шуру прислал председатель коз пасти... Зачем кудюр ходила? Зачем Алтынай не слушалась? И я так решил: нельзя тебе тайга оставаться! .Поправишься, назад приедешь, Самохвалов так говорил. Подумала я, подумала и согласилась. Увез меня тогда Амыр-Санаа в село, ставни заколоченные распахнул, воды из речки принес, печь за топил и говорит: — Не горюй, Василиса. Может, найдется еще твой Саввушка. Бу- руха —нету, Саввушка —нету, а кости их где, если аю их драл? Я три дня вокруг кудюр искал. Нигде, никаких следов нет, где медведь пиро вал. ТаН не бывает, я тайга хорошо знаю. Люди это сделал. Поживем, подождем, правда придет. Не ищи больше сынка, не нада. Пропадешь! Алтынай тут трава давал, заваривай кипяток, пей, поправляйся... Пой ду я с Таныспаем беседовать... Сын мой с фронта вернулся домой. Не время хвалиться, а все ж я очень сейчас счастливый, Василиса. Не оби жайся толька. Я и тебе счастья желаю. Ждать нада... Мужа ждать... Федька ждать... Егора ждать... Саввушка ждать... Много тебе ждать на да. Не горюй! Вместе твое счастье ждать будем... На другой день Иннокентий Семенович ко мне наведался, выбрал время. Он сроду-то никого в беде не оставлял, а я и вовсе у него на особом счету: с тятей нашим они всю жизнь закадычными дружками бы ли. Молока с фермы привез, несеяной ячменной муки килограмма три выписал, творогу старушка его послала, картофельных драников. Пот чует он меня гостинцами, а я ему свое твержу: — Зря я согласилась приехать! Зря вы меня с толку сбили! Здо ровая, я! Мне в тайге, на стоянке быть надо! Как там козы? Как Маш ка, Карын без меня? А он себе улыбается в усы, покачивает лысой, лобастенькой голо вой и, так только старики могут, раз за разом повторяет одно и то же: — Нельзя тебе, Васа, в тайгу! Никак нельзя... Тоска горючая зама ет. А тут люди... Много людей, и у каждого своя беда, так что сверх меры носиться со своей не будешь. Вот потому, когда добрые люди вместе, их никакое горе не заломает. Если я тут же не скажу в ответ что-нибудь, он снова начинает свою молитву: — Нельзя тебе, Васа, в тайгу! Никак нельзя... Пока он дочитывает вдругорядь, у меня новые доводы вот они: * — Самой от себя и среди людей не спрятаться. Если не поправ люсь с собою, и тут думы, и тут вина за Саввушку настигнет. Отпусти, Семеныч! — Ошибаешься ты, Васенька! Коль на миру и смерть красна, то жизнь и вовсе краше, пусть даже ока и горькая. А насчет Саввушки напрасно ты убиваешься! Не верю я в то, что медведи его вместе с Бу- рухой задрали. Никаких следов разбоя мы не нашли. — Про это Амыр-Санаа мне уже говорил... Тогда где же они? Не дух же святой их на небо утащил. —■Нет, не дух, Василиса Мироновна... Есть у меня одна верная мыслишка... — Какая?! —встрепенулась я вся. — Недавно был тайком в Едигане Плюха Плешков. Помнишь... его в тридцатом за убийство уполномоченного на Север сослали? Мо жет, сбежал, может, освободили его, кто знает, вот он и пожаловал в родные места сыночка попроведать. Бабоньки наши сообщали мне, что кто-то у Акима Плешкова в бане живет, Олимпия туда десять раз на 105
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2