Сибирские огни, 1982, № 5

Приехала. Вот он —кедр, под которым Саввушку укладывала... Вот тут, в сторонке, Буруху путала... И пошла я, пошла кругами, загля­ дывая под каждый кустик, в каждую расщелинку, за каждый камень, под корень вывороченный... Далеко уж от Саввушкиного кедра была, как услышала —плач не плач и писк не писк. Но голосок вовсе не похож на Саввушкин, значит, не мерещится, искать надо. Когда набрела я на полянку крохотную, слышу, громче запищало. Замерла я, оглядывая чистину. Вон! Вон за камнем былиночки шеве­ лятся. Я к тому камню опрометью... а за ним—мараленок хоронится. Увидел меня, громче заверещал, а у самого-то в чем только душа дер­ жится. С листьев росинки слизывает, глазенки его закисли, и плачут, плачут'они. По виду его определила: дня четыре, а может, пять назад зверь или человек загубил маралуху-мать, потому как мараленок в первый день отсутствия матери лежит, не' подавая голоса, в том месте, где она его оставила; потом начинает помыркивать, громче и громче. Изуверит- ся когда, начинает кричать так, будто хочет сказать: маму съели, съеш- те и меня, чтобы не мучиться, не выживу я без нее! Окажись неподалеку волк или рысь, так оно и случается. А если не задерут звери, 'выходит ,мараленок из своего укрытия и начинает ис­ кать мать. Да что толку-то? Ничего, кроме смерти скорой, он не находит. Представилось мне, что и мой Саввушка где-то вот так же лежит и зовет меня, кинулась я к мараленку, подхватила на руки. Он, сер­ дечный, уж и головы от слабости держать не может. На том поиски мои в тот день и кончились: повезла домой я мараленочка. Он самочкой оказался. Не ломая головы, я ее Машенькой назвала. Отпоила я Машеньку молочком, глазки ей протерла и отдыхать уложила, а сама опять свалилась. Но на следующий день снова на кудюр отправилась, как ни удер­ живала меня Алтынай. Она грозилась пожаловаться Амыру: — У него, ой-ой как плетка больно дерется! Нельзя его ослуши­ ваться. Была бы в себе, я бы не пошла, а коли нет, разве старушка удер­ жит? Очень на меня обиделась Алтынай. Когда я вернулась ни с чем, она собрала свой узелок, ничего не сказав, ушла домой. Переночевали мы с Машей в обнимку, я коз выпустила, Карын’а с ними отправила. Глядь, Марька подъезжает. Начала с коня сползать, упала. Пьяная. Да еще с собой ташаур араки привезла. — Это нам с тобой,—говорит,— горе заливать, Саввушку поминать по русскому обычаю. — Неужто мое горе и твоим стало? —не поверила я Марькино- му состраданию. — У меня своего хватает,—по-пьячому откровенно сказала Марь­ ка.—Снял меня Самохвалов с бригадиров. Таныспая, сынка Амьгра, поставил. Жаль, что не совсем изувечили его на фронте, явился, теперь он командовать в бригаде будет! Кровь мне ударила в голову. Кинулась я к козьему загону, чтобы выдернуть орясину и оходить ее, кобылу жестокую и беспутную. Как ни дергала, кол не выворачивался. И тут как раз услышала я Машкин призывный голосок. Марька поперед меня побежала в избу с криком: — Саввушка нашелся! Вот так счастье —Саввушка плачет! Вбегаю я следом: стоит Марька посередь избы, глаза на Машку таращит. Увидела меня, завопила: — Зачем такую дохлятину в дом приволокла? Я ее сейчас же го­ ловой об угол... — Не смей, живодерка! Эту животинку я тебе в обиду не дам! Про­ валивай, чтоб глаза мои тебя не видели! 104