Сибирские огни, 1982, № 5

лась я раны пеплом присыпать, заживились чтоб поскорее, про огне­ вицу будто и не слыхала никогда. Не было, отродясь, у меня длиннее той ночи. А рассвело, никуда не денешься, . надо подниматься и идти, надо жить и исполнять свои дела: так я решила самой темной во всей жизни ночью. Притаилась боль моя тогда, осталась невыплаканной. Да и можно ли ее, этакую-то, когда-нибудь выплакать! Грудь до ломоты сдавило и не отпускает. И уж стала я как-то равнодушно на себя и на жизнь свою смотреть. Видно, теперь без обмана черед мой пришел. Коль с Саввушкой так безумно поступила, нет мне никакого прощенья. Тут и помереть где-то надо, в тайге, рядышком с кровинушкой своей без­ винной. Опустилась я под кедром, тут меня и беспамятство поглотило: от страха, видно, что живая-здоровая на смертное ложе легла. Из беспамятства меня выстрел далекий-предалекий позвал... Не пробудил он меня. Значит, туда мне и дорога..; Вдруг за гривой гулкий выстрел раздался. Вскинулась, закрйчала я во все горло ответно и остолбенела: почему сама-то себя не слышу?.. Унес, видно, Саввушка и голос мой. Одно к одному... Кто стреляет? Зачем стреляет? Не стала вдумываться. Какое мне дело? Люди стреляют. Коли найдут, в беде не оставят. Совсем забыла тогда, что теми людьми могли быть и дезертиры: слыхивала, бродят, скрываются они в тайге. А от них пощады ждать нечего! Мысли мои были заупокойные, но делала-то я совсем другое. До­ несся еще один выстрел, я вскочила на ноги —бежать же встречь лю­ дям надо! —да только шаг шагнула и упала: не держат ноги меня. Ногами не получилось, пошла я на четвереньках, пока в какую-то ями­ ну не свалилась. Стукнулась обо что-то, и опять память потеряла. А прежде, до той охоты, знать не знала, что такое этот обморок или беспамятство. Очнулась оттого, что лай знакомый услышала. Так только Карын мой лаял: начинал басом, а заканчивал с подвывом. И недалеко будто, если не мерещится... Открыла глаза, тятенька родимый. Вправду Карындашик мой на краю ямины стоит, от радости хвостом крутит, но, похоже, в толк взять не может: что с хозяюшкой стряслось? На кого она походить стала? Спрыгнул Карын ко мне и ну меня облизывать, в прежний вид приводить. Тут только и поверила, что не наваждение ко мне явилось, а помощь пришла. Да и сверху, слышу, в кедраче кричат. Как мне откликнуться без голоса? Велю Карыну лаять, а он не слушает, вьется себе вокруг меня, раны мои зализывает, службу свою верную справляет. Я уж Марькин голос среди прочих выделила, слышу, конь ее удилами позванивает... Вот она уж проехала мимо, удаляется... Что делать? Схватила сук поувесистей и стукнула Карына. Он не столько от боли, сколько от обиды, взвыл, облаял меня с укоризной и выскочил из ямины. Марька тут же вскричала. Спрыгнула, слышу, с коня, бежит к Карыну, раздвигая кусты. Увидела меня и завопила дурищей: — Ведьма! Ведьма! Ой, спасите меня! —И прочь от ямы. На ее крик Амыр-Санаа подъехал. До-олго смотрел на меня, за­ качал головой: — Аяй-баяй, аяй-баяй, Василиса! Зачем ты тут стала? Аю таскал? Пряталась? Я несогласно закачала головой, как и он. — Разберемся! Сперва доставать тебя нада,—сказал Амыр, слез с коня и, держась за кусты, спустился ко мне. От нахлынувшей радости затрясло меня всю, закружило голову. Очувствовалась, когда воду из бутылки мне в рот стали лить. Вижу, Марькина юбка на мне, пиджак председательский. Сам Иннокентий 102