Сибирские огни, 1982, № 4

В пЫль солнца превратив его остатки, Пустив их брызгами луны, что на исходе, Достойную лежать со мной в постели. Подругу равную, Кюн Челлерюн-куо, девицу, С трехмаховой косой, волнистей шелка, Найду потом, отсюда увезу...» Подумав так, он каменную глыбу, Подобную коровьей брюховине, Под голову подсунул, как подушку, И, задремав сначала,— захрапел... Тимир Молуодай же в это время Был далеко, у кузнецов подземных,— Поехал к самым лучшим, знаменитым. Что в мире Нижнем славились повсюду, Дапсылганнаах Дабык Дархан именовались. Меха у кузнецов тех шумно дышат И молоты лихие громкогласны, Раскалены, искрятся наковальни, Свирепы горны, жадны дыробойни. Клещей есть восемь грозных и громадных. Просил он их, чтоб как-то починили То «длинное с коротким», что стрелою Отрезано-отбито напрочь было. И кузнецы те — е оловом да медью Отлив и подточив, спаяв как надо, Все так искусно сделали, как будто Стрела там ничего не отрывала, И богатырь, оттуда возвращаясь, К отцу заехав, старику тойону, Родному Суодалы Суоруну, У коего червяк-нутряк под горлом, Безмерно жадный, с ремешком сутуры, Взял девять лошадей там сизо-пегих, С глазами белыми. Которых при обрядах Шаманы грозные приносят в жертву духам, И, посвязав, пустив их вереницей За тем конем бежать, на коем ехал. Сказал, что их зарежет непременно В день радостный своей женитьбы близкой. У матери же он, хотун-старухи. Той, что Бэкэли Суорун зовется, С прожорливостью-червяком под горлом Величиной-длиной с завязку шапки, Взял семь коров, пеструшек необычных, Всех в крупных пятнах голубого цвета, С рогами, что назад росли-острились, Камланьем посвященных в жертвы духам, И, посвязав, пустив их вереницей Вслед за его конем бежать-тащиться. Сказав, что, дескать, съест их непременно В счастливый день своей женитьбы славной. Поехал, поспешая, восвояси... Когда ж подъехал — Глянул он и вздрогнул. Увидев голову своей сестрицы старшей На белом и прямом шесте торчащем Длиной саженей девять с половиной. Воскликнул он: «Ой, что за чертовщина!» Перерубил, забыв про все, веревки. Которыми привязывал скотину, И те коровы, лошади, что взял он У матери-хотун, отца-тойона, Попадали в Уот Тумары — в море. Где волны мелкие — телятами резвятся. Большие — жеребцами горячатся, Шугою — молодицы да молодки, Плавучим лесом — юноши-красавцы. От шума-плеска этого проснулся Владеющий Нуогалдьын Кугасом, 90 Известнейший Дьагарыма Могучий. Проснувшись же, не мешкая, вскочил. А богатырь, что с головой громадной Из твердого безмерно камня-глыбы И поясницей — каменной болванкой, Мятежный-шумный, вспыльчивый до жути Тимир Молуодай, непревзойденный. Подпрыгнув и ступив ногою гневно На верх Муус Кудулу, что неприступен, Кургана, высочайшего безмерно, С купальней, полной разных мук-страданий, Стал напевать, завел такую песню Без связки да увязки распевая. Причем — лицо его, Почти на девять пальцев Покрытое наросшей плотно сажей, Кривляясь, то нахально выставлялось, Вверх поднималось, книзу опускалось. Его засаленная рожа .с жиром-салом. Пожалуй, толщиной на восемь пальцев. То скалилась, то мерзко улыбалась. Его измазанные на семь пальцев грязью Толстенные, бугрящиеся щеки Лоснились да поблескивали дерзко. Вот так, яд из гортани извергая, Стоял и пел, от гнева задыхаясь. Силач абаасы этот, говорят: — Ишь ты, ребятушки-ребята, поглядите, Досадушка какая мне досталась! Смотри-ка вот, да что ж это такое! Дьагарыма Могучий, всем известный. Начальствуя да властвуя в желанье Кумыс пить, никому не оставляя, Пообнаглев-дерзя, желая слопать Снедь всю, чтоб никому не оставалось, И вылизать, показывая силу, Горшок сметаны, не делясь ни каплей,— Ты, на свою поглядывая голень. Невиданную грозность напускаешь. Поглядывая на свои предплечья. Надувшись, скрежетать зубами вздумал, Себя оглядывая, возгордясь безмерно. Дивясь тому, что ты известный слишком. Здесь чванишься, как только пожелаешь!! Ну, коли так, тогда тебе, бедняге, Исполосую зад, поддам пощечин. Всю поясницу исхлещу на славу. Заставлю каяться, послушаю ответы, Слугой-парнишкой сделаю, который Распустит узел, плесенью покрытый, Из четырех завязочек ременных Натазника прекрасной и почтенной Кюн Челлерюн-куо, девицы милой, С трехмаховой косой, волнистей шелка, Высокой грудью и спиною стройной... Распутывать-развязывать заставлю Все замусоленные ремешки-завязки Штанов ее из нежной, мягкой замши. Я сделаю тебя рабом покорным. Что с наших ног обувку снимет ловко. Все торбаса подсушит и почистит... Тебя, как жеребца, я оседлаю, И, как быка, в подводу запрягу я! А ежели все это не по нраву. По темени тебя ударю сильно. Виски так продырявлю, Что не встанешь. И кости длинные поразложу, как бревна. Короткие — поленницей сложу я, Кровь свежую твою пролью до капли. Все тело красное на части разрублю я. Прерву твое последнее дыханье... Что скажешь ты, парнишка, мне на это!!