Сибирские огни, 1982, № 4

Такой рысцы, легчайшей, острой, звуки, Как будто с легким шорохом да хрустом Пешня острейшая в толстенный лед врезалась. При этом, если вникнуть да вглядеться. То — вот он, вдруг. Главарь, матерый самый. Прожорливого племени абаасы, Силач отменный рода алчной смерти, Сам грозный великан непревзойденный Улуса невидимок злых явился. Сжав голенью единственной ножищи Чуть-чуть не до хребта живот лошадки,- Что однонога, как ее хозяин, Приземиста, черна, и оттого-то Повсюду Суодал Хара зовется, Двуликий, однорукий, восседал он. Держа поводья, выставляя грудь. Так лошадь заставлял лететь он, мчаться, Как если б это пес худой был вовсе. Скакать так приневоливал, как если б Никчемнейший то пес был, отощавший». Возникнув быстро, словно тень горищи, Что при луне чернеет-вырастает, Не торопясь, объехал крепко спавших, Поизловчнвшись, выхватил мгновенно Прекрасную Кюн Челлерюн-нуо, бедняжку; Мелькнуло разом вздымчато и мглисто Его дыханье, словно ель-громада. Зеленая, засыпанная снегом. Владеющий Нуогалдьын Кутасом, Конем с отметиною белой, поперечной, Известный богатырь непревзойденный. Проснувшийся, Дьагарыма Могучий, «Ах, что этоИ» — воскликнул ошалело. Вскочил, схватил размеров богатырских Свой лук, что выгнут, как реки излука, Стреляющий со звуком «ньир», похожим На то, как будто гром гремит раскатно,— Лук, с роговой отделкою прекрасной, С основою, что лучше не бывает. Креп-дерева, которое срубили В Китиэн Имээн, стране далекой, И древесиной прочной из березы Страны Хамаан Имээн упругой, лучшей. Обернутой берестой с той березы, Что выросла в стране Тумаан Имээн. На луке тетива из шкуры нерпы. Для прочности и гибкости обмотан Лук сухожильем рыбы тисэ-хаса, Лощен до блеска жиром рыбы халба, Окрашен кровью львиной, напомажен Он кровью хищной птицы-эксэкки Такой-то лук схватил и натянул он. Прекруто изогнул, пустить готовясь Стрелу громадную. Чей острый наконечник Величиной с лачужку был рыбачью, Крылатую стрелу, что цель находит И спереди — безмерно кровожадна, Бока ее в сплошных увечьях тяжких. Края — дурное только обещают. Потом, лук со стрелой напрааив-целясь В ту сторону, откуда доносились Плач и рыданье женщины-бедняжки. Он так сказал, пустить стрелу готовясь: — Да попадет мной кинутое — в мясо. Мной пущенное — не минует крови. Еще ни разу я не промахулея. Не вымолвил ни слова полуправды. Сказав, Стрелу пустил, лететь отправил. И звук-щелчок двух пальцев богатырских Разнесся всюду, как раскаты грома. А буря колдовская, что словами Взвихрил он — яркой молнией сверкнула. А пущенная им стрела, — помчалась Как пороз-бык, всем встречным смерть несущий. Три дня и ночи напролет летела. Даль мыкающим ревом оглашая. В конце концов, стрела та удалая, Все ближе, ближе к цели подлетая. Настигла Суодал Хара, бедняжку. Лихого рысака с одной ногою, Попала точно в середину зада, А выскочила в серединной части Хребта коня, несчастного безмерно. Дыру такую выбив, что зияла С обеденный горшок величиною. При этом седоку, сынку абаасы, То, что имеют между ног мужчины. Так срезала, что лишь провал остался, Как будто устье речки средь обрывов. И сын абаасы, потеряв убитым Коня любимого, с одной ногою прыткой, Таким став, что жениться-наслаждаться Уже не мог,— тем страшно разъяренный, Не медля обернулся зверем смерти. Отчаянным, с длиннейшей, трехсаженной Изогнутой неимоверно шеей, С двумя распластанными черными крылами. Подобными тому, как если б взяли В ряд уложили семь настилов прочных. Что из коры березовой, отменной, С боков жилища-урасы широкой — Просторной, крепкой, девятиохватной. С хвостом развернутым и крапчатым, Который , На то похож, как если б взяли с крыши Жилища-урасы, весьма просторной. Четыре, из коры берез, настила Да подняли их вверх торчком и кучно, С такою головой, как чан большущий, С глазами злобными, величиной по чашке, С острейшим клювом, непомерно длинным, Что наповал, ударив, поражает, С такими Десятью, крючком, когтями — Острее, чем отточенные пешни,— Он, закогтив прекрасную девицу, По сплошь изрытому, глубокому проходу, Что в Нижний мир спускается, бедовый, Распластываясь, вниз летел поспешно». К спине своей добычу приторочив. Спускался, удалялся, говорят. Наш человек же, богатырь достойный, Известнейший Дьагарыма Могучий, Поднялся на высокий невозможно Хребет коня, Нуогалдьын Кутаса. Сел крепко, ловко, подтянув поближе Коня-красавца голову, Приладил Как следует надежные поводья. Хлестнул коня своею плетью длинной, Помчался, даром время не теряя. По следу удиравшего абаасы». И сколько ехал дней он — позабылось. А скоро ль мчался — этого не помнят. Однако, говорят, доехал, встал он Пред стыком двух известных перевалов: 85