Сибирские огни, 1982, № 4

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ Последний бой Могучего Дьагарымы с Тимиром Молуодаем. Возвращение домой с невестой Так вот: Дьагарыма взмахнул три раза Над головой своею волосатой Поводьями, а с ними недоуздком Навстречу ходу солнца золотого И с места, где стоял, окликнул-вызвал Коня любимого Нуогалдьын Кугаса, С отметиною белой, поперечной. Что был, как сопка, сдвинутая с места. Потом он В трех местах сломал, отбросил Крепчайший потолок чулана-спальни, Отделанной богато, со звонцами, Где истомилась девушка-отрада С трехмаховой косой, волнистей шелка, Высокой грудью и спиною стройной — Прекрасная Кюн Челлерюн-куо. Он за руку ее оттуда вывел, Смотрел — и все не мог налюбоваться. А усадив подругу дорогую, И сам уселся на коня-красавца. Непревзойденного Нуогалдьын Кугаса. — Моя земля родная, мир мой милый, Где сотворен я был, очаг, жилище, Внушительная коновязь из меди, Столб жертвенный и тюсюлгэ-поляна, Чечир зеленый — с листьями березки Вон там однако же...— так прошептал И мигом Коня без колебанья повернул он В ту сторону, где нижний край виднелся Восточного приветливого неба. Задрав повыше, подтянув поближе Коня-красавца голову, взнуздал он Отменного Нуогалдьын Кугаса, Хлестнул его своею длинной плетью. Подпрыгнуть над землей заставил чистой. Взметнуться над землей заставил светлой. Подскакивать, как бы труха сенная, И подлетать легко так, как опилки... Он долго ль ехал — это неизвестно. И скоро ль ехал — кто теперь узнает! Но, как бы ни было, В поездке дальней люди Не выдержали, стали утомляться. Такой была дорога бесконечной. Что не могли не похудеть они. На верхней части тел их лед колючий. Сверкая иглами, Налип-нарос в три слоя. А части нижние Покрылись льдом тяжелым, - Что толщиной был в целых восемь пальцев... С такой-то тягостью, Голодные безмерно, Они скакали, сильно озаботясь. Где б им заночевать, искали место. И вот, когда во всем великолепье Алас-поляна взору их открылась, С опушкою больших деревьев хвойных, Что поднимались в стороне восточной, Где в части западной ее кайма темнела Резной листвой березорого колка. Где в части северной 64 Прекрасной той поляны Виднелись сухостойные деревья. Высокие, засохшие до звона, А между ними Иван-чай разросся, Где с южной стороны стена вздымалась Горы охряной с осыпью шуршащей,— Известнейший Дьагарыма Могучий Остановил красавца скакуна. Он, наломав деревьев сухостойных, Развел костер огромный на поляне. А на горе сохатых отыскал он Громаднейших, убил и приволок. Потом из свежих лиственниц он сделал Четыре вертела внушительных, удобных. Зажарил туши, славно подрумянил Над жарко полыхающим огнем. Затем они с Кюн Челлерюн-куо поери, Поев, еще немного посидели, А после — сняв потник с коня лихого. Постелью на поляне расстелили. Седло высокое — подушку заменило. А шубы — заменили одеяла. ' Уставшие, как жеребец двухлетний. Так истощавшие, как месяц на исходе. Лишь прилегли — глаза у них закрылись. Объял обоих сон глубокий, крепкий... Когда они лежали так и спали. Примерно в то, совсем глухое, время. Где полпути уже прошла, пожалуй, Ночь-госпожа, ночь-матушка, в которой Свечей-звезд быстрых — сорок и четыре, А фонарей — звезд золотых — в два раза больше, Есть серьги серебра луны чистейшей. Есть щеки молодой луны свежайшей, Чолбон — звезда зеркальная Венера — Мерцающий светильник путеводный, Плеть — длинный серный след звезды падучей, Кольца три, мглисто-темных, перехватных. Четыре прясла крепких снов глубоких,— Нагрянула вдруг вьюга колдовская. Свирепейшая, девяти порывов: Ниспала с полосы той узко-длинной Необозримо-северного неба, Которая виднеется-сверкает. Подобная тому, как если б взяли. Торчком держали острую, кривую ПаільАу, принадлежащую тунгусу. Затем как будто кверху изрыгнули Мороз, обледеняющий жестоко, С таким густым туманом и студеным, Когда у бедной нетели-коровы Рога, не выдержав, ломаются мгновенно... Вверх изрыгнувшись, изрыгнулось книзу С неимоверно-громким свистом-воем. А следом из ущелья перевала. Известного Хоптолоох Хотун Куохтуй, Похожего на то, как если б взяли Да нанизали шеи с головами Спускающихся с громкозвучной песней Почтенных-славных девяти шаманов,— Послышался стучащий конский топот, На стук песта промерзшего похожий. Шаги коня такие, словно звуки Пешни каленой, бьющей с расстановкой.