Сибирские огни, 1982, № 4

Ядреное твое литое тело, И этой вот страны червей всех белых, Величиною с тучную скотину. Заставлю в нем резвиться-копошиться. Пришел мой день, когда я, обдирая. Все мышцы твои толстые срезая. Отброшу их, чтобы страны вот этой Прожорливейшие жуки-гадюки. Величиной с бычков трехгодовалых. На них взобравшись, веселились вволю. А если от меня, как трус несчастный, Ты побежишь». Погнавшись за тобою, В страну твою вступив, что пребывает Бездонной пропастью, вся в ледяных сосульках. Все поколенья матери презренной, Тебя, такого мерзкого, родившей, Поуничтожу, чтоб не оставались. Не пощажу я и родов отцовских. Детишек малых, что еще не ходят, Беременных рожать я не оставлю, Шутя-играя, погашу очаг ваш. Золу в нем, веселясь, перемешаю. А если ты не побежишь с испуга,— То вон, под склоном видимого ясно, Содомно-южного, в охряной краске неба. Наполненного всюду ярким светом. Видна вершина той горищи Девы, Что для побоищ лучшим местом служит. Там, стоя-наступая на вершину, Попробуем-ка, парень, мы с тобою Взрастить отрадный день единоборства До радости победы, что дыханье Кому-то из двоих пересечет!.. И после этого, такие удалые. Богатыри отправились, не медля, К вершине матушки-горы высокой Девы, Что поединками овеяна лихими. Туда взбежав, подобные бодливым Двум порозам-быкам, глядящим грозно. Толкать друг друга стали, налетая,. Схватились будто цепкими баграми. Которыми за борт хватают, тянут Такие корабли, что словно остров. Сцепились, как огромными клещами, Что в необъятных кузницах бывают У кузнецов сильнейших и громадных. И так друг друга яростно хватая, Пошли бросать со вскриком через бедра. Ужаснейшие вопли испуская. Увертываться стали друг от друга. Всю землю мерзлую по чашечки коленей Богатыри избили, протоптали. Всю землю талую они избороздили. По бедрам утопали в ней, сражаясь. Из многих битв, что на горе бывали. Их битва самой крепкой оказалась. Из разных драк, что возникали часто. Их драка самой долгой получилась. Из поединков всех, какие были. Их поединок был бедовым самым. За часом час, они все тридцать суток Без передышки и без остановки. Друг друга не щадя, дрались упорно. Когда же тридцать суток миновали, Наш богатырь, Дьагарыма Могучий, Пинками сына мерзкого абаасы Заставил спотыкаться то и дело, От каждого толчка — вспять подаваться И вздрагивать от каждого удара. Платок из конского хвоста. Что был на шее д Сибирские огші 4 У сына непристойного абаасы, Он разорвал да и пустил по ветру. Платок из слизи облачной сорвал он. Обрывками поразбросал повсюду. А шубу сына мерзкого абаасы Из шкуры пороза-быка, что был огромен. Прескверную, так в драке распластал он, С обтрепанным и клочковатым низом, С воротником, изорванным повсюду, С ее облезлым передом и задом,— Что, оголяясь, у сынка абаасы Живот блеснул, крестец и поясница... Каким бы ни был гадкий сын абаасы, А выглядеть он стал ужасно жалко: Брюшина — жилистая, тело — исхудало, Мозг гнойный — сдвинулся. Мозг-каша — всколыхнулся, Мозг-простокваша — почернел безмерно. Переместилась боевая жила, Пуп вспучился, таращились глазища... Вся сила верхняя — Поразвязалась, вышла. А сила нижняя — сломалась безнадежно. Удары наносить не в силах больше, Уже и не пиная, не толкая, ' Саженный рот раскрывши до предела. Глаза на пядь повыпучив, пожалуй, Наружу высунув язык длины саженной, Ногами, как столбами, упираясь, Заботясь лишь о том, чтоб не свалиться, Дыша без передышки часто-часто. Он только то и делал, что стоял.» Измотанного так вот горемыку, Неужто ж не осилит богатырь наш. Владеющий Нуогалдьын Кугасом, Лихим конем с отметиною белой, Известнейший Дьагарыма Могучий! Рукою правой ухватив покрепче Остатки шубы, что свисали сзади, А левой — закрутив вокруг запястья Раз пять иль шесть косматые безмерно. Всклокоченные волосы бедняги, Подобные тому, как если б рядом Два воза сена блеклого, сухого На землю олростать-поопрокинуть,— Он поднял до своих колен сначала Соперника, что бился-трепыхался, Натужась, поднял до груди могучей, А после, повертев его изрядно, С такою силой вдруг ударил оземь. Что сын абаасы, землю пробивая, В нее на семь саженей провалился. Потом многососудистое сердце, И печень черную, и вздувшиеся почки, И боевую жилу — разом выдрал. Поддел большим шестом, прямым и белым. Вверх протянул. Туда, где свод вздымался Высокого светящегося неба. Скрепленного в семи местах надежно. Голубизной блиставшего везде. А, протянув, запел он, торжествуя, ' Напевы разные завел громкоголосо. В таком вот смысле песню распевая, Внушительный, стоял он, говорят: — Надежда всех, должно быть, к нам явилась. Опора племени, великого на свете. Опору мира, может быть, я вижу, Скажи скорей, ответь мне, так ли это!! Ьі б