Сибирские огни, 1982, № 4
ли, поверх полушубка напяливает на себя тулуп. И без того толстый, он совсем раздувается. В небольшой засидке он усаживается, точно копна. Мы сидим, зажатые в углах. Нам ни вздохнуть, ни двинуться. Где уж тут стрелять! Одежды нет —все Прокопий Николаевич забрал; сидеть не на чем —он все сено подгреб под себя. Прижатые к голым доскам, мы всю ночь дрожим от холода. А Прокопий Николаевич время от времени спрашивает: «Ну как, не замерзли?» Мы из-за упрямства говорим «нет». «У вас кровь молодая, горячая! Чего вам мерзнуть? —говорит он бодро, и зевает.—Эх, поспать, что ли? Когда спустятся утки —разбудите». А мы, полные ненависти к нему, молили бога, чтобы утки не спустились к манкам. Все только себе, все только для себя! Вот и Васька такой. В назначенном месте мы встретились с Лазарем и Пудом Ильичом. Время от времени то близко, то далеко взлетали утята, недавно вставшие на крыло. Мы стали стрелять в них. Васька стрелял так, что ружье его стало горячим, но убивал он мало. Лазарь редко промахивал ся, а мы с Пудом Ильичом редко попадали. Я радовался, что есть охот ник, равный мне. — Опять, что ли, улетела? —спрашивал Пуд Ильич, когда промахи вался.—Какая-то заколдованная дичь. И прицелился вроде бы пра вильно. — Умирать полетела,—смеялся я.—Может, упадет. — Кажись, не собирается падать,—Пуд Ильич смотрел вслед.— И летит как будто лучше. — Идемте пить чай,—скомандовал Лазарь. Набрав в заливе озера воды, мы на холме развели костер. Сидя за чаем, Лазарь рассказал о том, как раньше на Севере охотился неводом: — Двадцать человек на лодках, мы разделяемся на две группы. Че рез тальники пускаем собак. Люди на лодках вереницей гребут к зарос лям тальника. Шилохвости, вспугнутые собаками, выходят на воду. Они летать не могут —линяют. Люди на лодках гонят их на середину лайды. Старики кричат: «Ньукулачаан! ЭллэчээнІ Держите мёрёсё!» Мё- рёсё—это_сеть, связанная вроде воронки, похожа на вершу. Несколько таких мёрёсё и неводов с мотнями охотники протягивают поперек речки. Невод натягивают на двадцать или тридцать жердей. Делают вход, как у дома. И даже порог и ступеньки к нему. В это время все двадцать охотников на лодках окружают уток и медленно гонят их. Одна утка поднимается по лестнице и падает в мотню невода. Как только одна упадет, так все утки устремляются за ней и валятся в мотню. Наконец, вход закрывают неводом и лодкой. — До тысячи уток попадало в ловушку. Зовут желающих убивать их. Сперва никто не хочет этим заниматься. Жаль птицу. А что делать? Приходится убивать. Уткам откручивали головы. Устав убивать, парни отдыхали. Потом снова принимались за свое неприятное дело... Уток хра нили в ямах, заваленных льдом. — И сколько же убивали таким способом? —спросил Васька. — Однажды в один год мы убили свыше десяти тысяч уток. Теперь это запрещено. — Вот это охота, черт побери!—воскликнул Васька, его худощавое лицо посветлело от восхищения. — Какая это охота?! —разозлился Пуд Ильич,—Это не охота, а за готовка мяса. Вот поэтому теперь дичь-то и поредела. Я мысленно согласился с ним. Какая уж это охота? Просто уничто жение, убийство. Где тут азарт поиска, преследования, волнение следо пыта, радость добычи? — В Японии и в Китае в уток стреляют даже из пушек,—засмеял ся Васька.—А в Америке охотятся с прожекторами. — Как это? — В осенней темноте светом прожекторов ослепляют гусей. И они летят на свет. Тогда гусей целыми стадами ловят в электрическую сетку и сразу же отправляют на консервную фабрику. — Да-а! Уток, которые прилетают к нам, с каждым годом стано- 48
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2