Сибирские огни, 1982, № 4

Чем рожден, какой силой пленительной Строчек свет? В этой цитате мною опущена одна стро­ фа, и опущена не случайно. Вот она: Что за мистика? — возмутитесь вы.— Ерунда! Но уверенно, даже мстительно, Я скажу: «Да-да-да!» Совершенно не обязательная, даже лиш­ няя строфа!- Ведь отрицание какой-то заве­ домой, априорной истины с целью утвержде­ ния высокой патриотически-гражданствен- ной идеи — оправданный и апробированный поэтико-психологический прием. И при чем тут «мистика», тем более — «мститель­ ность»?.. Немало стихов написал А. Михайлов о родной якутской природе. Современная ин­ дустриальная новь социалистической Яку­ тии, как правило, естественно вписывается в пейзажи поэта: «Опора ЛЭП, как мезо­ зойский ящер, стоит и что-то нежное поет»; «Вижу я зданий твоих очертания, слышу я рокот твоей старины в строгих кварталах, я горах Верхоянья, в плеске вилюйской гор­ дой волны... Город родной мой, город, све­ тящийся спелой брусникой на белом снегу...» Однако многое еще не устроено ладно и красиво в нашем общем доме. Первородный дух «крестьянского святого ремесла», что оживает в горожанах, приезжающих в род­ ную деревню на «веселый июльский покос», заставляет острее почувствовать ущербность все ширящейся урбанизации нашего сегод­ няшнего житья-бытья: «Среди городской суеты и молвы нам не хватает, как хлеба, и этого ветра, и этой травы, и этого солнца, и неба». Поэт не устает подчеркивать мысль о не­ обходимости бережного сохранения природ­ ных богатств, ратует за «неоскорбленную природу». Обеспокоенный сложными эколо­ гическими проблемами века, он не проходит мимо негативных, дисгармонических явле­ ний во взаимоотношениях человека и приро­ ды в эпоху НТР. «К озеру тихо питаем лю­ бовь — озеро не сохраняем»,— сокрушает­ ся он в стихотворении «Озеро Птык-Кюель», а в стихотворении «Бекас» морально казнит себя и своих спутников за бесшабашную пальбу по птице, вышедшей, к счастью, из этой схватки победительницей: «И ветер, как крыло бекаса, нас больно шлепал по щекам». С болью пишет поэт о роще, за­ губленной одним «размашисто-резким рос­ черком управленческого пера». Стихи о бес­ цельно порубанной роще, о «вине чужой», о «глупости, тупой ли, злой», стихи, прони­ занные подлинно публицистическим пафо­ сом, выигрывают художественно еще от то­ го, что автор переводит взятую им важную тему в. чисто лирический план, где образ ро­ щи вырастает до поэтического символа ушедшей юности и любви: «Плачу я, и пол­ ночью мглистой надо мною плачет звезда». Эстетическое кредо А. Михайлова, направ­ ление его художнических поисков, пожалуй, наиболее отчетливо выражены в следующем небольшом стихотворении: Предзакатные, лебединые Очертания облаков Приоткрыли мне тайну линии, Чудо музыки, диво слов. Но гроза, ее молнии длинные. Словно битва рогов и клыков, Обозначили точность линии, Смысл музыки, силу слов. Итак, тайна и—точность линии, чудо и—смысл музыки, диво и—сила слов... Как видим, речь идет здесь о двух неразрывных ипостасях искусства —о его чарующей ма­ гии слова, звука, мазка и т. д. и о его поз­ навательной, действенной, творчески-преоб- разующей сущности. В лучших своих вещах А. Михайлов добивается достойного идейно- художественного решения этой двуединой задачи искусства поэзии. Картины жизни, природы, мира, челове­ ческих отношений нередко получаются у по. эта зримыми, красочными, пластичными, представляют собой яркую поэтическую «ви­ деозапись» и звукозапись явления: Ты поднималась по пригорку Лицом к закату и ко мне И наста розовую корку Ломала звонко в тишине. Разумеется, стихи А. Михайлова прониза­ ны якутской локальной образностью — ро-! дина и природа щедро одарили его самобыт­ ным национальным видением: «Стадом бе­ лых оленей ледоход бредет по Лене»; «Си­ гом серебристым сигает коса в тугую волну разнотравья». Первородная якутская суть характера ли­ рического героя А. Михайлова органично уживается с его интернационалистскими убеждениями и чаяниями. Богатые русские поэтические традиции помогают поэту глуб­ же осмыслить и собственные творческие уст­ ремления, и бесценное устное поэтическое творчество своего народа. Об этом — сти­ хотворение «Песня», где рассказано о том, как во время привала якуты-охотники поют и, главное, как воспринимают знаменитую сурковскую «Землянку»: Брусничный размазался сок По краю вечернего неба. Пылает-горит камелек, И верится в каждую небыль. И голос звучит глубоко, И тени на стенах невнятны, И подвиги из олонхо И зримей, и как-то понятней. Влияние русской классики с ее глубоким психологизмом и лирической проникновен­ ностью ощутимо во многих стихах А. Ми­ хайлова. Но это —отнюдь не слепое подра­ жание, не рабское копирование, не эпигон­ ство, а плодотворное следование поэтиче­ ским традициям, диалектически подвижным постоянно обновляющимся и видоизменяю­ щимся согласно иным условиям жизни и ду­ ху времени. Иногда можно уловить или по­ чувствовать глубинную перекличку стиха якутского поэта с русским классическим сти­ хом. К примеру, в стихотворении «Женщи­ на», где дан психологически убедительный, драматический образ героини, строчки: Так то была любовь или привязанность? Отстаньте все! Она вам не обязана,— эти строчки лично у меня невольно ассоци­ ируются с блоковскими: Не подходите к ней с вопросами, Вам все равно, а ей — довольно... Разумеется, жизненные коллизии и их ху­ дожественные решения здесь несоизмеримы: у Блока —подлинная трагедия, у нашего же автора, скорее, драма, спущенная, так ска­ зать, «на тормозах»: 170