Сибирские огни, 1982, № 4

ет жестоко расправляться и мстить послед­ ней. Хоборос запирает Нюргуну в чулане, вымогает у нее признание в любовной связи с мужем, в гневе чуть ли не убивает ее тростью, дважды пытается насильственно выдать ее замуж, но сломить волю племян­ ницы все-таки не может. Страдала и сама Каменная Женщина. Черно, тоскливо у нее на душе, что ее никто и никогда не любил. «Откуда у людей столь­ ко подлости? — с горечью думала Хобо­ рос.— И того, и другую в грязи подобрала, можно сказать... И вот благодарность!» Бешенство охватывало Каменную Женщи­ ну: «На кого ты точишь зубы, девчонка? На всесильную госпожу всей округи! Здесь она может скупить всех и все. Она в состо­ янии заплатить любую цену за чест*>, сво­ боду, любовь Купила же мужа». Ослепление бешенством проходило, и Хо­ борос понимала, что без единственно близ­ ких людей — мужа и племянницы — и ей не жить, смиряла себя и вновь срывалась. Последний акт ее мести самый изуверский. Нюргуна отказалась, как-то замыслила тетка, стать женой старого князя, и Хобо­ рос, ослепленная ненавистью, тойкнула племянницу на плот, и плот поплыл по бур­ ной в непогоду реке Лене. Так начались два года странствий якут­ ки Нюргуны по земле чукчей. Ее любимый Василий дознался-таки, где Хоборос прятала золотой клад, похитил его и скрылся. Любимую свою он и не помыш­ лял искать, а Нюргуиа бесконечных два года мечтала, ждала и надеялась, что он найдет и спасет ее. Не вынесла тяжести свершенных злодея­ ний и Каменная Женщина. Повесилась. Шел 1917 год. Из бесед со ссыльными революционерами Нюргуна знала, что рус­ ский народ нынудил царя отречься от вла­ сти, верила, что революционные события скоро грянут и здесь. Она вместе с избранными народом коми­ тетчиками выдворила князька Федора и всю землю, все луга и пашни поделила меж­ ду бедняками, всю жизнь почти бескорыст­ но трудившимися на ней... Е. ПЕРОВ Алексей Михайлов. Снег в Якутске. Стихи. М., «Современник», 1980. Алексей Михайлов. Звезды в инее. Стихи. Якутск, Якутское кн. изд-во, 1981. Родной язык поэта —якутский, а стихи он пишет на русском. И в этом, пожалуй, нет ничего особо удивительного: русский язык давно уже стал для всего советского народа — как новой исторической общно­ сти — не только языком государственным, но и признанным межнациональным сред­ ством постоянного жизненного общения и духовного взаимообогащения больших и малых народов нашей великой страны. Русскоязычность инонационального пи­ сателя — явление в современной советской литературе примечательное и не такое уж редкое. Достаточно назвать здесь хотя бы имена казаха Олжаса Сулейменова, азер­ байджанца Чингиза Гусейнова, нивха Владимира Санги, чукчу Юрия Рытхэу... .. Для мировоззрения якута Алексея Ми­ хайлова чрезвычайно важно и характерно прежде всего чувство интернационального единения и дружбы людей труда: «Я — якут. Он — якутянин (т. е. живущий в Яку­ тии.— В. К.). Русский — он. Я — россия­ нин. И одни мы песни с ним поем. Породни­ ла нас работа. Подружила нас охота. Мы в одной республике живем. И люблю я в нем Россию, удаль русскую и силу, прямоту и озорство. Мы шагаем, плечи рядом, и зовет меня он братом. Братом я зову его». Интеллигент во втором поколении, жур- ‘ налист с университетским образованием, комсомольский вожак (секретарь обкома), поэт, наконец, А. Михайлов осмысливает само понятие «интеллигентность» в духе лучших революционно-демократических тра­ диций русского и якутского народов («Кто- то считает: диплом, институт — интелли­ гентность и есть... Право на звание это дают к людям любовь и честь»), Поэтому- то поэта, в первую очередь, привлекают на­ туры героические и деятельные, талантли­ вые и широкие —комиссар-революцио-нер Сергей Широких-Полянский, который «да­ же смертью своей сагитировал за родную Советскую власть»; зачинатель якутской советской литературы, крупный обществен­ ный и политический деятель Якутии револю­ ционных лет Платон Ойунский, переведший на родной язык «Интернационал», произве­ дения Пушкина и Горького; поэт Семен Данилов, стихи которого «так нужны ему и мне, и стране»; художник Валериан Василь­ ев («Умер он. Живут его листы. А в ли­ стах — любовь и жизнь, и солнце!»)... В новых двух книгах (как и в предыду­ щих — «Снег», «Стая белых журавлей») идейно-тематический диапазон стихов А. Михайлова достаточно широк —от ин­ тимно-любовной, «чистой» лирики до поэти­ ческой публицистики. К сожалению (и об этом следует сразу сказать), некоторые сти­ хи именно публицистической нацеленности оказываются менее всего удачными, с точ­ ки зрения художественно-психологического, образного претворения важных тем: их де­ кларативность и иллюстративность, плакат- ность и литературная вторичность бросают­ ся в глаза («Над Красной Пресней алая заря...», «Сердце коммуниста», «Съезд партии» и др.). Лишь в тех стихах, где вы­ сокие гражданские, патриотические мотивы и идеи сплавлены с личным духовным опы­ том автора, пропущены через горнило его души, А. Михайлов добивается искомого единства мысли и слова в поэтическом обра­ зе, органического слияния лирики и публи­ цистики. Так, к примеру, в «Стихах о Юж­ ной Якутии» хорошо сказано о родном крае, где поэта «сердце поет», «где в синих про­ сторах сквозь мари и горы, как памятник нашим годам, останется врезана дорога же­ лезная с названьем, как колокол, БАМ». В другом стихотворении, приведя выписку из БСЭ о том, что стерх (белый журавль) «распространен в тундре и лесотундре Якутии», а «зимует на севере Индостана, юго-востоке Китая», автор убежденно и прэ- тически убеждающе заявляет: Ни в какие китаи далекие Птица стерх не летит. Распластав свои крылья легкие, Она в душах парит. ................................................. . » И откуда тогда, скажите мне. Рельсов гулкий мотив? Журавлиною шеей стремительной Вдаль дорога летит. Отчего же тогда, скажите мне, Строек оверк? 169