Сибирские огни, 1982, № 4

вертым томом эпопеи «Жизнь Клима Сам­ гина», руководство Союзом писателей и журналами, которые он создал и редакти­ ровал, и в то же время бесчисленные статьи в газеты по сложнейшим вопросам литературы, чтение рукописей молодых ав­ торов, ответы на десятки писем. Как он мог йсе это совмещать? Когда успевал все это делать? Но случай с Ошаровым по-особому удивляет и восхищает меня. Во время съезда да и после него Горький был пре­ дельно занят, однако нашел время прочесть «Большой аргиш». Через какую-то неделю он писал из Горок Зазубрину: «Владимир Яковлевич, у Ошарова этнография так плотно сращена со всей тканью романа, что я затрудняюсь: что и где можно сократить? И даже возникло сомнение: надо ли со­ кращать? Как будто — надо, но — жалко. Для издания в ГИХЛе мне хочется напи­ сать маленькое предисловие, так что «Сиб. огни» — возвратите мне». Вскоре Горький пригласил к себё Ошаро­ ва. Михаил Иванович был у него одновре­ менно с Николаем Тихоновым и Алексеем Толстым. Горький расспрашивал сибирского гостя о сказках народов севера. Многое из того, что бытует там, еще не записано. «Что для сбора фольклора нужно сде­ лать? — интересовался Алексей Максимо­ вич.— Отправить экспедицию? По какому маршруту?» Советовал собрать все. Просил присылать ему. А для чего ему хотелось видеть сокраще­ ния в «Большом аргише»? Для издания в Детгизе. Об этом мне рассказывал сам Ошаров. Горький советовал ему встретить­ ся с Маршаком, надеясь, что Самуил Яков­ левич поможет осуществить это издание. Но подготовить роман для Детгиза Ошаров не успел. Из глубокого колодца его знаний жизни народов севера было поднято для читателей весьма немногое. То был слове­ сный жемчуг, оставленный в наследство. Вскоре после съезда в нашем доме осво­ бодилась еще одна квартира, девятая по счету, и Ошаровы перебрались в нее из вет­ хого домика, в котором провели первую зи­ му. Они стали нашими соседями. Нас раз­ деляла только площадка парадной лестни­ цы, которой никогда не пользовались. Для зимней поры этот полутеплый ход был осо­ бенно удобен — из двери в дверь. Под но­ вый год обычно устраивалась елка для всех писательских детей. Елку ставили в боль­ шой угловой комнате Ошаровых, а у нас, в десятой квартире, тоже в большой комнате, накрывали столы, сначала для детей, а по­ том, когда дети уходили спать, и для взрос­ лых. Было очень удобно, всегда мило и непринужденно. То были самые приятные часы для всего нашего дома. У Ошаровых было две дочери, младшая Женя — глухонемая. Беленькая, слабенькая, хрупкая, как росточек, выросший без сол­ нышка. Отец, бывало, с горьким вздохом го­ ворил о ней: — Жертва севера, наших, можно сказать, полярных зимовок. После тесноты и неуюта северных избушек три комнаты с простенькой мебелью, куп­ ленной по случаю на базарной распродаже, для них казались роскошью. Но у Михаила Ивановича по-прежнему не было кабинета, и он привык работать в любых условиях. Иногда освобождал для себя уголок обе­ денного стола, подсаживался к нему и на­ чинал писать сказку ли, рассказ ли, а Женя с милой -озорноватой улыбкой взбиралась к нему на шею и, поглаживая его длинные мягкие, светлые волосы, что-то мурлыкала на ухо. Отец лишь время от времени встря­ хивал головой, словно отбивался от овода, как в летнюю жару на севере. И говор у него всегда был мягким, добро­ душным. Я ни разу нигде не слышал от не­ го ни единого резкого слова, никогда не видел раздраженным. Его самой большой руганью было — «змеек», но и это он произ­ носил мягко, даже с улыбочкой, иногда из­ виняющей, лишь изредка саркастической. Ходил он устремленно, слегка наклоняясь вперед, словно на лыжах, к которым привык во время северных походов. «Путин», как по-охотничьи говаривал он, в центр города у нас не был прямым. Дело в том, что Но- вониколаевск, похожий россыпью деревян­ ных домов и избушек на деревню, застраи­ вался с двух концов «селитьбенной пло­ щадки» и при стыке линии его геометри­ чески правильных кварталов не совпадали. Мы шли сначала по Бурлинской, потом под острым углом поворачивали на улицу Ро­ манова, с которой после поворота выходили на Красный проспект. Всего лишь два пово­ рота. Но однажды Михаил Иванович, еще не успев для себя «затвердить» этот «пу- тик», сказал с такой уклончивой улыбочкой, что нельзя было понять, шутит он или го­ ворит серьезно: — Я в тайге, даже в незнакомой, никог­ да не сбивался с пути, а' здесь... В городе скорей заблудишься, чем у нас на севере. Он вырос на юге Енисейской губернии, которую местные патриоты называли «си­ бирской Италией», а о севере за двенадцать лет привык говорить — «у нас». В нашем доме он подготовил «Большой аргиш» для отдельного издания. Это выдаю­ щаяся работа талантливого художника сло­ ва, открывшего нам жизнь таежных' ко­ чевников с их нравами и обычаями, с дав­ ними привычками и традициями, по-детски наивными и в то же время по-стариковски мудрыми, практическими восприятиями ок­ ружающего их мира. Роман посвящен «слепому другу Калтану Куваченку». Не от него ли автор записывал сказки? Не он ли рассказал писателю про страшные таежные были? Книга открывается потрясающими по си­ ле изображения картинами: от повальной хвори вымерло стойбище, остались в живых только слепой старик да его маленькая внучка Пэтзма. Тайга засыпана снегом, тре­ щат морозы. Исчезли олени.' Пусто вокруг. И%шіь где-то далеко-далеко за таежными распадками может оказаться стойбище зна­ комых людей. Как добраться, до них? Де­ вочка не знает пути, старик не видит даже пальцев на своих руках1. Но в его памяти хранятся лесные картины, и Пэтэма ведет старика по его знакомым местам, от дерева к дереву, из долины в долину. Помогает солнце, помогают звезды. — Пэтэма, тут держи солнце,—говорит старик, похлопывая себя по правой скуле.— Хорошо поняла? Не забывай. Шли долго. Скоротали ночь на хвойных ветках у костра. А утром не встало солн­ це, и Пэтэма, по совету старика, «недолго 155