Сибирские огни, 1982, № 4

Книга включает разные по своему харак­ теру произведения. «Запахи детства» и «Моя юность» — это автобиографические рассказы писателя о детоких и юношеских годах; другие, как «На дудаков», «В Ала- занской долине», «Заколдованный ток», представляют собой охотничьи рассказы; третьи, как «В Саянах», «По золотым горам («Южный Алтай)», «По Уралу, на лодке», являются путевыми очерками, своего рода записками путешественника. При этом книга не оставляет впечатления случайно собранных вещей, кажется очень слаженной, единой как по содержанию, так и по форме. От начала до конца ее пронизы­ вает чувство безмерного удивления автора перед богатством, щедростью, многообра­ зием мира — и человеческого, и природного. Как-то еще в раннем детстве удалось ему взобраться на вершину горы: «Впервые я увидел мир с такой высоты, и он мне пока­ зался красивым, но страшным — слишком большим для маленького человека. Луга, озера, извивы рек, леса, два-три поселка, соседние горы — все это открылось мне, как на странице книги. Поля бежали вдаль нескончаемыми полосами. Помню, солнце уже уходило за холмы,'— и мне вдруг стало больно от своей мизерности... Какая же большая земля и как много на ней дорог, неведомых и таинственных!» С тех пор навсегда и осталось в нем это изумление перед земной мощью, с тех пор и не покинула его «жажда нехоженых до­ рог, неожиданных приключений». «Золотую пору детства» писатель вспоминает с волне­ нием и благодарностью как неоценимый по своей важности момент формирования лич­ ности, когда удалось пережить не сравни­ мую ни с чем радость первооткрытия мира. Образ «золотого детства» у В. Правдухина свой, единственный, неповторимый, ни у ко­ го не заимствованный, и связано это с вос­ поминаниями о той захватывающей глубине чувств, которые дано было пережить в со­ прикосновении с природой и общением с людьми Зауралья: «Воспоминания... запол­ няют меня до краев и теперь. Они, как жи­ вая вода подпочвенного родника, постоянно выплескиваются на поверхность». Край, где родился В. Правдухин, был многонациональным, разноязыким, и ранние его годы прошли в среде уральского каза­ чества. Отсюда — органичность этнографи­ ческого плана в его повествовании, посто­ янное включение нравоописательного материала в картинах, сценах, эпизодах, размышлениях: «Навсегда,— говорит он,— остались в моей памяти серо-желтой глиной вымазанные ряды саманных изб с плоскими крышами, прямые широкие улицы, люди высокого роста с размашистым шагом... Женщины скромно-величавого стана, про­ стой русской краооты... Шустрые казачата, чуть не с пеленок скачущие на конях, уверт­ ливые, лихие волчата степных просторов. Уральский казак для меня особый тип не только по своему общественному и хозяйст­ венному укладу,— он для меня первый живой человек жизни: с ним я рос, он учил меня видеть и любить природу, от него я заразился страстью к игре и борьбе, ирони- чески-веселому отношению к невзгодам, у него я перенял первые навыки жизни». В полном соответствии с народным миро­ ощущением отношение В. Правдухина к природе не терпит созерцательности, аб­ страктности, выспренности. Образ у него всегда точен, конкретен, очерчен с природо­ ведческой обстоятельностью ландшафта, флоры, фауны. В этом смысле его очерки заставляют вспомнить любимые читателем книги Брема, В. Арсеньева. В. Правдухин требует от читателя, чтобы любовь к при­ роде претворялась в полезное знание, ду­ шевный опыт. Будучи страстным охотником, с детства от казаков усвоил он на охоту взгляд не как на пустую и вредную для природы забаву, а как суровую жизненную необходимость, нелегкий труд. ■ Самодельное истребление живого вызывает в его душе протест. Когда он впервые увидел смерть живого существа, то «был потрясен ее не­ прикрытым безобразием». Сам же для себя воспринимал охоту скорее всего как актив­ ный способ обогатиться новыми знаниями, омыть душу свежими впечатлениями, ощу­ тить напряжение подлинных чувств, и не случайно Е. Пермитин относил его к тем людям, для которых «охота, общение с природой были насущной потребностью, источником живой жизни». После чтения его книги остаются светлые чувства: радость от созанаяия неисчерпае­ мого многообразия мира, желание пройти теми же тропами познания и эстетического насыщения, пережить ту же полноту душев­ ного удовлетворения от преодоленных пре­ пятствий, . неожиданных приключений, ин­ тересных встреч, которое пережил сам автор. Современный читатель испытает, кроме всего прочего, эмоциональное потрясение от ощущения перемен, которые уже претер­ пела уральская природа и которые ожидают ее в будущем. Писатель еще застал девст­ венно-нетронутыми многие места России и часто рисует картины первоисходного, почти библейского природного изобилия, когда реки были переполнены рыбой, леса — зве­ рем и птицей. Вот сцена охоты на птиц: «Вышли к Бу­ харским степям. У Отечественной старицы, там, где. кончается лес, почти в один и тот же момент я увидел серых куропаток, с треском вырвавшихся из тальника, тетере­ ва, мелькнувшего меж деревьев, уток-лысух, шлепающих по лопухам, ‘и вдали, над степью, большой табун круживших в возду­ хе стрепетов. Редкостная, почти сказочная картина, унесенная мною в памяти на­ всегда!» В наше время обостренного внимания к экологическим проблемам, когда постепен­ но исчезли иллюзии неиссякаемости и неис­ черпаемости природных кладовых, эти кар­ тины человеческого изумления перед сказочными богатствами рек, лесов, гор, человеческого восторга от общения с нйми воспринимаются как напоминание об ответ­ ственности человека перед природой, об опасности иссушения того источника, кото­ рый всегда был целителен для его души. Очерково-биографические книги законо­ мерно привели В. Правдухина к созданию большого романа об истории уральского ка­ зачества «Яик уходит в море». Видимые даже на первый взгляд нити связывают роман прежде всего с книгой «Годы, тропы, ружье». Можно сказать, что она явилась подступом к роману, что в ней лежат его истоки. Многое — картины уральской при- 151