Сибирские огни, 1982, № 4

«В этой книге,— пишет В. Правдухин,— он воскрешает перед нами всю Россию. С ка­ кой-то, ему одному присущей, широчайшей устремленностью, окрыленностью он умеет рассказать о всяком человеке. И помимо за­ хватывающе радостного впечатления, кото­ рое получаешь от бьющих через край красок . его кисти, читатель всегда, даже при вос­ приятии самых мерзостных картин русской провинции, ощущает наличие большого ху­ дожника; над его страницами по-прежнему веют крылья буревестника. Сквозь обычные буквы, простые слова (а Горький пишет необычайно просто) всегда проступает кра­ сная кровь, от которой загорается жажда жизни, движения, рождается призыв к твор­ честву». Хорошо понимая, что «время требует но­ вых трубадуров и певцов современности», В. Правдухин, однако, не возводил непрохо­ димой стены между новой и старой, моло­ дой советской и классической литературой. Наше литературоведение справедливо отме­ тило особую ценность той стороны его ли­ тературно-критической деятельности, кото­ рая связана с решением вопроса об отношении к культурному наследству вооб­ ще, классической литературе,— в частно­ сти. В громком хоре голосов, жаждущих, по­ добно футуристам и пролеткультовцам, ниспровержения «старой храмины», требую­ щих сбросить с корабля современности Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова, критик непоколебимо остался верен своей любви и уважению к классике, видя в ней высо­ чайшие образцы художественного мастер­ ства, ту школу профессионализма, которую в обязательном порядке должны пройти мо­ лодые советские писатели, чтобы не уподо­ биться «невежеству новоявленных фонви- зинских духовных недорослей, которые не ведают, что творят». Исследователь верит, что «старая литература будет нам долго и крепко дорога». Однако о том, как не просто решался этот вопрос в 20-е годы, свидетель­ ствуют собственные ошибки и заблуждения критика. Так, уясняя общие закономерности развития искусства, он оказался не в со­ стоянии избежать некоторой прямолинейно­ сти в представлениях об эволюции и прогрессе, сравнительной ценности художе­ ственных произведений, созданных в разные эпохи. По В. Правдухину, «литература Пушкина, Достоевского, Толстого, Ибсена шире отражает человеческую жизнь, нежели искусство Гомера». Не без влияния вуль­ гарного социологизма рассматривается исследователем и вопрос о зависимости между уровнем экономической жизни и ху­ дожественными достижениями человечества. С его точки зрения, «искусство и в отноше­ нии формы и содержания можно располо­ жить в ряд, соответствующий экономиче­ ским эпохам». «Классово значимые» формы критик видит даже в архитектуре, а потому и приветствует, что «в Москве при рестав­ рации Китай-города снесены все буржуаз­ но-классовые постройки». Не избежал В. Правдухин отдельных оши­ бок и в оценке любимого им Белинского, отказав последнему в эволюции эстетиче­ ских взглядов; не всегда был точен в пони­ мании сущности творчества Достоевского; нельзя согласиться и с тем, что «форма ба­ сен по своей сущности несколько мещанст- венна, как и ее национальный творец Крылов». Как мы уже говорили, нет необходимости представлять В. Правдухина носителем этакой непогрешимой во всех отношениях литературоведческой истины, да он и сам не претендовал на эту непогрешимость. Од­ нако взгляды его не обретали окостеневших форм, а находились в развитии и движении, они совершенствовались и углублялись вме­ сте с объектом исследования — молодой советской литературой. Критик умел пре­ одолевать свои заблуждения, имел силы при­ знаваться в ошибках, и его статьи дают возможность проследить эволюцию некото­ рых его суждений об искусстве. Пройдет короткое время, и он осознает ошибочность своих представлений о связи искусства и экономики и в статье «Литературные тече­ ния современности» сочтет необходимым в подчеркнутой форме опровергнуть их: «В искусстве нет непосредственного влияния экономики». Обладая даром незаурядного полемиста, В. Правдухин не только не уклонялся от острых-споров современности, но сам шел им навстречу, смело вступая в самые слож­ ные и горячие дискуссии. Как критику, рабо­ тавшему в Сибири, в ведущем сибирском журнале, ему невозможно было уйти от вопроса о задачах местной, региональной литературы, о характере ее связи с обще­ русским и общесоюзным культурным про­ цессом. В решении его — о границах само­ бытности, мере «особости», характере свое­ образия русской литературы Сибири — и в 20-е годы продолжали раздаваться област­ нические отголоски, и здесь критическая мысль В. Правдухина явила образец под­ линной диалектичности. Н. Чужаку, автору книги «Сибирский мо­ тив в поэзии (От Бальдауфа до наших дней)», склонному к обособлению сибирской поэзии от общих путей русской литературы, не избежавшему областнической узости в конкретной оценке творчества отдельных поэ­ тов, В. Правдухин справедливо указывает, что «своеобразие сибирской природы, сибир­ ских настроений и быта постольку ценно в поэзии, в литературе, поскольку оно пере­ плавлено, претворено в общезначимую цен­ ность для читателя; поскольку оно вышло за «частокол» интересов данной провинции, а для этого от поэта прежде всего требует­ ся — наряду с исключительной и яркой зарисовкой — наличие таких духовных? бо­ гатств, которые могли бы обогащать и чита­ теля; поэт видит всегда больше, чем ря­ довой читатель, иначе зачем была бы нужна поэзия?» Писателей обратившихся к «си­ бирскому мотиву» В.’ Правдухин ценит прежде всего за меру способностей слить этот мотив с голосом всей России. Поэтому справедливо стихи Д. Бурлюка и С. Третья­ кова кажутся критику «упражнением тури­ стов в описании сибирских картин своим «камерным» стилем», а глубокое звучание этих мотивов в творчестве Вс. Иванова и В. Зазубрина он объясняет тем, что на си­ бирском материале писатели «рисуют со­ вершенно своеобразные стороны такого ог­ ромного для мира явления, как русская революция». Критик верит, что именно такого рода писатели и «нарисуют нам истинное лицо Сибири». 149