Сибирские огни, 1982, № 4

стном занятии сильных и смелых, как о чем-то, без чего немыслима, полноценная жизнь якута. Поэт признается, что рано по­ любил охоту: Подстреливал я многих — И всех не сосчитал их — Зверей четвероногих.,.. Л Иной поворот получает тема охоты в его поэзии последних десятилетий. В отноше­ ний лирического героя к животному миру слышится уже голос человека эпохи эко­ логических потрясений, мучительные раз­ мышления о дисгармонии в природе, воз­ никшей от бездумных и губительных вме­ шательств в нее. У Леонида Попова есть стихотворение «Охота на зайцев» (1967). Оно как будто перекликается со стихотво­ рением А. Вознесенского «Охота на зайца» (1963). И не только названием. Слышна перекличка мотивов. Леонид Попов как будто не стремится к глобальным обобщениям. Он образно воспроизводит перипетии заурядной для жителя Севера зимней охоты. Без пафоса говорит о себе как охотнике и лирический герой, коему «надоела заячья охота»: «Тя­ ни курок да заряжай ружье». Он уклоня­ ется от погони и стрельбы, приняв на себя в охотничьей артели нейтральные повар­ ские обязанности («Ведь должен же чай готовить кто-то, и обеспечивать стрелков едой»). Только занятая им поза стороннего наблюдателя лишь кажущаяся. Его зрение оценочно и беспощадно: А здесь вокруг, в сиянье снежном дня, Гремело, пело, ухало и выло — Охота без меня происходила, Убийство продолжалось без меня... Заключительные строчки четверостишья уже не оставляют сомнения в позиции поэ­ та: «охота — убийство», слово «охота» эв­ фемизм «убийства». И зайцы мчались в сторону пальбы — И падали, И плакали, как дети... И уж безусловно новым, своим выступа­ ет неожиданное, парадоксальное впечатле­ ние: Когда они кричали на снегу. Казалось мне, что нас они жалели... И здесь —оказывается —эпицентр стихо­ творения. Мотив жалости не только к за­ гнанным зайцам, но и к виновникам их ги­ бели, к себе и товарищам по охоте, стано­ вится лейтмотивом стихотворения: И надвигалась северная ночь. Лес посинел в закатном зыбком свете. И никого, кто мог бы нам помочь: Мне, зайцам, озеру и людям этим. А в чем помочь? Каких тут ждать чудес? Но твердо помню, что в беде мы были Тогда. И все о помощи просили: Я, люди, зайцы, озеро и лес. И естественен высказанный прямо, поч­ ти без посредства метафорической много­ значности, четкий вывод: С тех пор все снится этот зимний бор, Кровавый след и лед озерный темный. А в сердце груз ВИ Н Ы , . Невнятной, но огромной . И не охочусь больше. До сих пор. 140 Главная его тема — родная Якутия. Ею пропитано, кажется, .все, о чем бы он ни писал —о поэзии, о любви, о труде... Но есть у него стихи, где тема Родины выде­ лена особо, где мысль и чувство поэта пол­ ностью сосредоточены на родной земле. Его любовь к Якутии сродни любви всех людей к месту своего рождения и детства. Люди всюду не знают альтернативы род­ ному гнезду, оно всегда одно, и его при­ нимают таким, каким оно досталось. «Якут хладоупорный», как называет се­ бя лирический герой Леонида Попова, при­ емлет свой край со всеми его радостями и трудностями. Герой романа «Тогой Сэлэ» приходит к убеждению: «Самое интересное, самое пре­ красное место на земле —это место, где ты родился и вырос». Мысль эта дорога самому поэту. Могу я с югом солнечным водиться И с теплым морем искренне дружить, Но только здесь хотел бы я родиться. Когда бы довелось мне дважды жить. («Зимнее раздумье») Север Леонида Попова не «ужасный край», а край прекрасный. Эстетика Севера ощутима во всей строчечной фактуре его стихов. Он вправе сказать, обращая слова благодарности своей родине, своей Якутии: «Для песен о тебе я свой нашел мотив». Своеобразие этого мотива улавливается сразу: любовь к родной земле свободна от декламационного пафоса, она вся прониза­ на мягкой, задушевной интонацией, у нее — непривычный для публицистической поэзии негромкий, без тени риторики, голос. Уже с первых своих шагов в поэзии Леонид Попов стремится показать прелесть той земли, которую далекие от нее люди считают «ужасным краеіу». Он не скрыва­ ет при этом ее подлинный облик: Я родился на этой земле. Твердокаменной, светлой от снега. Где просторно от санного бега. Но где люди грустят о тепле. Якуты не менее, чем люди иных земель, жаждут тепла и света. Но они различают и величие родной земли, ее просторов, от которых захватывает дыхание, и все то, что неповторимо прекрасно на ней. Бережный ко всему доброму, что идет от национальных традиций и своеобразной красоты родного края, Леонид Попов чу­ ток ко всему хорошему, что несет Якутии социалистическая современность; он вклю­ чает в свой образный мир, как глубоко ор­ ганичное, приметы алмазного города Мир­ ного. Образ «солнечного камня» у него не только ярок и пластичен. Алмаз в стцхах Леонида Попова овеян чувством нацио­ нальной гордости, сознанием причастности к его добыче и обработке. Нелегко дается поэту «Разговор с Ви- люем-рекой в день перекрытия» (1964). Он, разумеется, помнит о неизбежных издерж­ ках перекрытия. Много интимно дорогого связано с привычным обликом «родимой реки»: Ты нас поила молодой Своей, живительной водой, И ты дарила нам плоды — Родных детей своей воды.