Сибирские огни, 1982, № 4

все оно из человеков, и каждый —цель. Стало быть... И стало быть, смерть той девочки была и моим итогом, моей... смертью. А я и не заме­ тил. Я живу». 2 Я жил. Работал. Начал оперировать, лечить, пыл мой поугас, я, как и собратья мои, поморщивался уже на очередь в хирургический кабинет, тыкал, не смущаясь, больным и сестрам, забыл потихоньку и девочку, и те мысли, получил квартиру, купил мебель. «Папа, а пирожкам больно, когда их едят?» Больно, больно... откуда мне знать, я ведь не был пирож­ ком. И вот, среди всего этого, вдруг заболел сам. Аппендицит... Положи­ ли на стол, привязали руки-ноги, потянули слепую кишку... Больно, боль­ но пирожкам, больнее, чем я мог себе представить. Но не боль, не бес­ помощность, а к а к они на ме н я с м о т р е л и —вот, вот, что меня пробрало! Почти ежедневно я сам стоял вон там, у средины стола, за простынью: «Потерпите. Ну-ну. Потерпите!» А тут... Словом, я почувство­ вал: они смотрят на меня с н а р у ж и! Снаружи. Они, мои товарищи, коллеги, любившие меня, я ведь знал, хотевшие мне добра,—вдруг по­ нял, догадался, почуял: умри я — они расстроятся, попереживают да­ ж е—«Умер, жаль, хороший был парень, ну что ж теперь, что ж подела­ ешь, бывает!» —и всё! Всё. И будут жить дальше. Будут вот так же смо­ треть других, с л е д ующи х , хлопать по плечу, у л ыб а т ь с я . Будто я кричу в поле, в пустыне, вслед, а они идут, уходят, кучей, отворачиваясь, не слыша. После операции я нарушил режим: напился воды, закурил, и к вече­ ру разболелась моя старая студенческая язва —сильно, так, что дежур­ ный заподозрил прободную. Он не сказал, но я-то видел, как отворачива­ ется, чужеет, уходит от меня его лицо. Вызвали заведующего, рентгено­ лога, поставили к аппарату —ничего, оказалось, страшного —ввели зонд, все потом прошло. Но минута «до»—до аппарата: они в сторонке, они решают, быть или не быть, а я кричу в своей пустыне: «Эй, погодите, не бросайте меня, я еще подымусь, эй!» —была. Была минута. 3 А потом был Витя. Мой кровный больной. Я оперировал, я вел после операции, я тащил. «Вы мне его хоть каким, хоть инвалидом! —просила Витина жена, молодая еще баба.—Куда я с такой оравой?» Да, у них было семеро детей. Такие ребята. На операции у Вити нашли диафрагмальную грыжу с ущемлением— я нашел. За одно это любить бы его, как родного брата. Не надо было меня уговаривать. Я плевал через левое плечо, стучал по дереву и дру­ гих, кто заикался, тоже просил: и вы, и вы постучите. В животе уже под­ нималось: я, моя работа! В тот день, третий после операции, я был с дежурства, оперировал, а потом перелил Вите банку крови, и он уснул. Пульс частил, и во сне он бредил, но я так устал, что решил: ничего, в пределах,— и ушел домой. И дома, помню, засыпая, сказал жене: «Как хорошо!» —про диаф­ рагмальную Витину грыжу и про свою долю. А в три позвонил дежур­ ный врач. Мы устроили консилиум: заведующий, дежурный и я. Решили: на стол брать нельзя —давление низкое; решили: перелить крови еще. Я не верил, что у Вити что-то еще кроме грыжи. Я надеялся, я думал, я при­ вык. И потом, когда его вырвало с кровью, я все еще уговаривал себя: это так... набежало из носа, поцарапали зондом, это так. И на истории, в диагнозе, я не напишу того, что надо. Не напишу, хоть скажет опытный мой заведующий: пиши-ка, брат, желудочное кровотечение. Не напишу, упрусь, не захочу. И он не станет спорить, а поймет. 131 9 !