Сибирские огни, 1982, № 4

нуть себя. Вроде удается,, а покоя нет, и никакое дело до конца не дела­ ется, боль все острее и короче. Еще немного — и раскрошит она сердце, так и станет жить, подбирая крошечки. Отвратил бы хоть он ее, окаянный, словом каким-нибудь или же­ стом! Нет! Молчит и ждет. Словно так всю жизнь и собрался ждать. Ночь не ночь. Истома белая за окном. Просачивается в окошки и манит, манит к себе. Унимая дрожь, едва попадая в рукава пальто, не застегнув его, словно не давая себе времени на обдумывание, выскользнула Елена из вагончика, накинула замок на сонное царство внутри вагончика и быст­ ро, едва касаясь ногами дороги, заспешила к знакомому дому. Не дума­ ла о том, что скажет, как оправдается за этот ночной визит. Летела большой птицей и столько силы было в ней, что если бы возник на пу­ ти перевал, то, не задумываясь, не останавливаясь, перемахнула бы единым духом, сил не истратив ни чуточки, не ощутив этого '■пре­ одоления. Из-за двери доносился равномерный шум, будто маленькой дрелью сверлили множество отверстий одновременно. Но Елена не прислушива- > лась, не остановилась ни на минуту, не проверила себя заново: идти — не идти. Толкнула дверь, и она отворилась, будто «то-то помог изнутри открыть ее. В кухне горел свет. У маленького токарного станка сидел Григорий Иванович, поглощенный работой. Он не слышал, как вошла Елена, не мог и видеть ее, потому что сидел спиной к двери. Елена стояла в прое­ ме, дыша часто и прерывисто. Только теперь, пробежав эти несколько кварталов в один, как ей казалось, миг, она почувствовала, как внезапно устала. Неторопливый жест рукой, покой во всем блике, натянутая на­ пряжением плеч старенькая рубашка, полная отрешенность от всего и бесконечное одиночество до такого вот упоения работой вызвали острую жалость в Елене. Ей хотелось сесть и забыться, раствориться в равно­ мерном жужжании, сидеть и сидеть до конца своей жизни рядом с Гри­ горием. Просто знать, что он рядом, рядом... Она молча плакала, впитывая в себя и его злое одиночество, и его неведомую работу в ночной час. Бугрились при движении плечи Григо­ рия, она словно чувствовала эти движения под своей рукой, ласкала его сильное тело едва приметными движениями пальцев. Малое расстояние между ними не отдаляло от него Елену, а делало Григория родней и ближе. Он, будто его потревожили, коротко глянул через плечо один и дру­ гой раз. Не веря себе, задержал взгляд дольше. Вскочил, так и не пове­ рив окончательно, что вот она тут, Елена, стоит рядом, жданная-лере- жданная. От его резкого движения что-то упало на пол и раскатилось крупными черными горошинами. Несколько подкатилось к самым ногам Елены. Они одновременно нагнулись. И, не отводя друг от друга лиц, за­ мерли. Григорий опустился на колени, за'быв о рассыпанных горошинах, забыв, что они у него прямо под коленями.,. Только в кино видела она, как по экранной комнате ходит женщина в мужской рубашке, которая совсем недавно была на его плечах. Там было все чужое, не прочувствованное, непонятное и какое-то стыдное. Она могла только догадываться, что это продолжение пережитой бли­ зости, нежелание вот так, сразу, уйти в мир обычных и привычных поня­ тий, отгородиться, как броней, от духа и плоти родного человека. Да, да! Родного! Иначе как же? Так она чувствовала, тем была щедра, и это про нее был каждый фильм, где женщина ходила в рубашке РОДНОГО че­ ловека. И пусть бы это ее сейчас показывали в кино, она была богата в этой своей независимости, в своей любви. Не жила она еще, не люби­ ла! Вот она, жизнь ее, только начинается. И никого еще так не любили, как ее, и нет женщин лучше ее. И все-то в мире от нее — от Елены, от ее чувства к Григорию. — Бусы тебе точил,—подняв с пола черную горошину, сказал Гри­ горий,—Приятель из Нигерии привез маску из черного дерева. А я её 126