Сибирские огни, 1982, № 4

легкость, с какой пошла к Григорию Ивановичу, а воспоминания помимо ее воли нет-нет да и уведут по своей дорожке. И весна шалыми ветрами подхватывала ее, билась тугими волнами хмельных запахов в виски, в самое сердце. Всю силу слов матери своей прочувствовала Елена, когда та говорила ей, посылая к мужу на Север: — Недотепа ты, должно, еще. Вот-вог заярится кровь в тебе. Я как вспомню себя в твои годы, как уголек раскаленный в сердце ворохнется. Не та баба, что взамуж вышла да первого родила! Нет! Три года собаки пролают, три года люди пробают, три года лес прошумит — вот тогда и баба в силу войдет. Григорий Иванович, как прежде, ждет ее там, на мостике. Она идет к своему рабочему месту, не поднимая головы. Мало ли что было? В ми­ нуту горячую каких слов не наговоришь. Троица вон у нее. Кому нужны чужие? Он подходил несколько раз к ее пульту. Елена скажет, как отрежет: — Все в порядке у меня, Григорий Иванович! —И отвернется. Если б он настаивал на встрече, напоминал, Елена бы его вознена­ видела. Он был прежним: напряженно ждал на мостике у бункера с ке­ рамзитом, улыбался навстречу ей и просто ждал. А Елена, и не видя его, знала, чувствовала: ждет. Она бы и объяс­ нить себе не смогла —откуда такая ее уверенность? И сколько ни угова­ ривала себя позабыть ту ночь, вспоминалась она и обжигала. Засыпая, в огонь этот проваливалась. И видение одно и то же подкарауливало ее после хлопотного дня: сидит она под рябиной, а с неба звезды падают, падают, зажигают, багровят кисти и все такое яркое, и хоть ночь, видит она все вокруг в таком нестерпимо красном свете, что голова кругом. А кто-то шепчет в самое ухо: «Когда звезды падают, а рябина краснотой берется, вот тогда и праздник. Знаешь, какой? Именины любви — вот какой это праздник!» Она сидела и сидела под рябиной, ждала, что кто-то невидимый этот еще скажет самое важное и нужное ей. Но сон наваливался, как жернов, и перетирал,і сминал красоту, и всю-то ночь не покидало ее горькое чувство чего-то невозвратно ушедшего. Забегавшая навестить Надежда смешливо говорила: — Весна, моя милушка, везде весна. Хоть на юге, хоть на севере. Любая баба ее чувствует. Ты поглядись на себя в зеркало. Рано себя в бросовые записываешь! С этих-то пор да в одни заботы? Нет, не годит­ ся так. Я за собой и то примечать стала. Как весна, ну платья все при­ мерять! Мой-то смеется: внучкам скоро платья перешивать, а ты все перед зеркалом вертишься. А чего и не повертеться? Если баба самой себе перестанет нравиться, так кто же на нее посмотрит тогда? Иной раз наряжусь и жду своего. Как на свидание собралась... Веселая Надежда! Словно весь мир вокруг нее вертится, а она в нем главная фигура. Посидит, вроде и ничего нового не скажет, а будто сол­ нышка прибавится и жизнь круче побежит. Сколько бы ни нагружала себя Елена делами, сколько бы ни ста­ ралась гнать мысли о Григории, одна, такая простенькая и настырная, раздвигала остальные и не давала покоя: Гриша-то ждет! А может, это она сама рвалась к нему да все из упрямства остепеняла себя? Гордыня непомерная откуда-то из рассудка поднималась, поднималась, за себя, за ребят, за всю жизнь свою, не давала распрямиться и раскрылиться чувству. Ни к чему это... Трое у меня... А сердце молоточками по всему этому: в такие-то годы часто ли люди находят друг друга? Нравится ей Гриша. Нравится? Да нет, нравиться может то, что приятно глазу, а ведь у нее сердце рвется к нему! В нем же, как в тех ягодах рябины по осени, какая-то необъяснимая зрелая боль, выстоялась она до грустной радо­ сти, до такой терпкости, что-раз шагнуть и— сгореть ярким росчерком огня, как в том тягучем сне. По одну сторону —ребята ее, по другую— Григорий, а посередке она, Елена, словно в живой воде купается. — Думаете одно, а говорите другое. Душа-то мнется, мнется и смар- Щиватся. Оттого и болячки,— говорила бабушка. И ввек бы не вспом­ нились те ее слова, как бы не почувствовала Елена, что пытается обма­ 125