Сибирские огни, 1982, № 4

— Ты, мам, не обижайся, но всю жизнь не будешь среди них. Вот Анна Каренина, хоть про нее и Толстой написал, от безделья под поезд бросилась, тоже все дома, все при тоске. Это вы, может, ей сочувствуете, а мне кажется, если бы раньше были месткомы или женсоветы, ей бы и в голову не пришло такое выкинуть, сидела бы в детской комнате в на­ шем Сургуте и занималась неблагополучными детьми. — Господи, Толенька, да ты что говоришь, классика же это! Она, как могла, свое место в жизни отстаивала. — Вот и ты отстаивай. Не сирота же казанская. И купи себе шляпу из соболей или как их там... Купи —и все! — Ну ладно, ладно, куплю когда-нибудь! Далась тебе эта шляпа. Но все шло своим заведенным порядком. Елена ходила на свое ра­ бочее место, торопилась побыстрее домой и тянула бесконечную нить тревожных ночей. Жизнь в Сургуте совсем не была похожа на ту, к которой привыкла Елена в Омске. Жила и жила себе, все в дом да в дом. Особенно осенью. Как начнутся заготовки, закрутки на зиму, штопка зимних вещей, утеп­ ление дома,—знай поворачивайся. Все было привычным, устоявшимся. Не будило мыслей, не требовало больших раздумий. Руки сами управ­ лялись. Все было связано с тем, как накормить посытней, одеть потеплей, жить не хуже других, чтоб семья была как семья. Незаметно и непонятно почему вырос ее Толя молчуном, себе на уме. На родительские собрания Елена ходила исправно. Про сына там и говорили-то немного — ведет себя примерно, учится хорошо — и слава богу! От работы домашней не отлыниваем — куда лучше? Не грубит, в разговор взрослых не встревает. Старший —он и есть старший, дай бог каждому такого. Только теперь, в Сургуте, Елена испугалась молчаливости старшего. Посмотрит на нее молчком, не поймешь—о чем думает? Осуждает за что или жалеет? А вдруг Елена так и не поймет его? Если будут под од­ ной крышей без тепла друг к другу жить —куда же повернется такая жизнь? Закончит техникум молчком и уйдет? Потом Андрейка, потом Сергунька... Она что же? Только с кастрюлями и досадой останется? Вроде и жизнь им посвятит, а на поверку? В кино с ними ни разу не схо­ дила, книгу вместе не,прочитала и вообще —что им хоть по ночам-то снится, ее беспокойным мальчишкам? Не заботы же матери о драных штанах и рубашках! Сама-то она когда последнюю книжку прочитала? Не помнит... И ребята ни разу не видели ее с книжкой в руках. И что же —отмахнуться от настойчивого совета Толи идти учиться? Может, это единственный путь, чтоб понять пока одного старшего. Дальше еще трудней будет. Вон Андрейка, сколько приставал с расспросами о поляр­ ной сове. А она и слыхом не слыхивала про такую. Про трактор-катер- пиллер спрашивал —отмахнулась. Он и спрашивать перестал. Все к Толе обращается, будто мать пустое место, будто мать только щи ва­ рить рождена да носки штопать. Замирала Елена при этих мыслях, боялась дальше думать. А разве уймешь д>мы, если они одна на другую наскакивают, одна другой по­ гоняет. Остро, безжалостно, как гвоздь в самое сердце,—и Василий по­ бежал, наскучила ему Елена. По одной обязанности разве живут всю жизнь? Одну себя пыталась винить Елена в бегстве Василия. Но кто-то другой в ней не принимал всей вины, быстрым шепотком наговаривал: он сильней, он мужчина, он должен быть зорче, умней. Он мог испра­ вить и помочь, а не бежать. Если в молодости за что-то выделил он ее среди других девок, так надо бы это беречь,—безжалостно продолжа­ лось ковыряние в сердце. Какая была острая на слово, частушки сочи­ няла, платок зимой на самой макушке носила, не то что некоторые —на­ двинут его на самые глаза и ходят. Платья носила по последней дере­ венской моде —на виду девка была. Словно для того только, чтобы по­ нравиться Василию, замуж за него выйти и успокоиться. Жила все эти годы, будто дремала. Словно кто ее на веревочке водил. Не грохот же вездеходов заставил очнуться! Неужели так бы и дре- 121