Сибирские огни, 1982, № 4
еще, платок до самых глаз натянут, даже бровей не видно. Идет-идет, остановится, переберет концы платка, тянет их, тянет, все туже да туже. Так, не с платком, а с повязкой тугой, и ходила. В ту весну, как войне начаться, вышла Васса замуж, а к осени овдовела. В деревне говорили, что красиво она с женихом своим гуляла, такая любовь была, никого не стеснялась, будто отгуливали еще до свадьбы и до короткой своей семейной жизни все, что иному и за всю жизнь не приснится. Все шли со свинофермы в деревню, Васса — в лес. Мать ее карау- лит-караулит, она все равно убежит. Ходит по лесу, но в деревне слыш но, как кричит она, все зовет своего Ваню. До потемок ходит, кричит. — Душу свою выкрикивает,—говорили женщины.—Это как ста рухи перед смертью не могут наспаться, век иссыпают, так и она криком душу выкрикивает. Удивлялись: как это волки не пристают, может, так страшно она кричит, что и волков до дрожи пробирает? С волками, однако ж, пришлось воевать. Елена помнит, как приез жали из района мужчины с ружьями, и стрельба долго не затихала во круг деревни. И то — сколько скота потравили серые, от свиноферму бы тоже не осталось следа, но сторожиха там была из отчаянных — сидела всю ночь с мужниной берданкой и стреляла время от времени в сторону огоньков. Вот какая жизнь у них была. Где уж там правила сочинять, по ко торым в семье жить! На заводе Елена освоилась быстро —рядом работали такие же женщины. Одни приехали раньше, другие позже, кто с Волги, кто из Белоруссии, кто с Украины. За всю свою жизнь не узнала Елена о людях столько, сколько узнала за месяцы своей жизни на севере. В обеденный перерыв о чем только не успевали переговорить! Одна принесет пироги с пасленовым вареньем, удивится Елена —сколько его видела, когда убирала картошку, паслена этого, маслянистого, неприхотливого, дума л а—сорняк, а из него вон какое варенье, оказывается, варят в Белорус сии! Другая к блинам столовским выставит на стол баночку меда арбуз ного —вон, оказывается, из арбуза какую сласть варят на Волге! А уж если кто порежет домашней украинской колбасы, так все запахи столов ские перешибет ее запах! Раздумается Елена который раз и удивится: сколько народу разного понаехало на Север! И не страшно — рядом люди, не сторонятся, выдер нулись всем семейством с насиженного места, рискнули, поехали. Как не жаться друг к другу? Просто и легко было Елене среди этих женщин. Мало кто из них прямиком из деревни в Сургут прикатил. Всех к белорусскому ли, к го роду ли на Волге прибило из деревень, как Елену к Омску. Закорене лого горожанина вряд ли выковырнет из города да на север переметнет. Были у Елены товарки по прежней бригаде, не знали, кто их предки, из какой они родовы. Елену удивляло это. Вроде они сами по себе, вроде так и жили в своих каменных коробках веки-вечные. Ну разве коробки эти так уж давно поднялись? «А к чему? — смеялись такие над Елени ными расспросами.—Кому это надо? Живем и—ладно».—«Да как же это —ладно? —снова дивилась Елена.—А если внуки спросят: ну, мол, как наши прадеды и прапрадеды жили, как они в те давние годы с царем жили, как власть Советскую встретили? Не стыдно ли плечиками будет пожимать?» —«Ну, как прилипнешь, так тоска задавит»,—отмахива лись от Елены такие. А она долго еще додумывала про это: разве деда Андрея-коммунара забыть можно, если он и жизни-то как следует не видел, так и пал за нее вот, за Елену, за троих ее пацанов? Да как не гордиться тем, что из крестьян вышли? В войну про сибиряков писали в газетах: надежные, мол, люди. «Да ежели из крестьян человек,—гово рила бабушка,—так его соплей не перешибешь, скрутит, перекрутит, а выживет». 115 8 '
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2