Сибирские огни, 1982, № 3
работе. С пунктами соцобязательств мы познакомились. Осталось их принять. В это время Закусилов нашел глазами Степана и пристально в упор стал его рассматривать. Он своей усмешкой будто все собрание кара улил его. — Ну, что, Гурьянов? — Закусилов отбивал пальцами по спинке стула размеренные удары — отстукивал время как метроном.—Смотри. Я со всеми вместе. А ты говорил: я какой-то не такой. Ты у меня одного детали не примешь. У меня одного. А я со всеми дружно, Гурьянов. Про наблюдай. — Все? —сказал Степан.— Веня, а ведь ты вроде не дурак, поэто му я иногда с тобой разговариваю. А ты можешь хотя бы один раз в пять лет не ёрничать? Хоть раз свой настоящий голос обнаружить? Нет? Так послушай... Если мы сейчас отмолчимся, если отсидимся и всё, что здесь разыгрывается, примем, то все, чем жили, право чувствовать себя людьми мы убьем в себе сами. И хрен нам с тобой обоим цена. Проголосовали. — А ты что, Гурьянов, против? — спросил начальник цеха. На Степана заоглядывались. < — Да! А что? Степан выдержал взгляд Эдуарда Петровича. — Может, объяснишь? — После голосования? Что, даже так стало можно? Вот спасибо... Гурьянов не торопясь поднялся по ступенькам на сцену, собирая внимание. Тишина оставляла его одного, разряжала зал до самых даль них рядов. Такое молчание, накал его бывает и тяжелым и добрым. Оно наступает редко— чаще его растаскивают легкие шутки. — После смены я хотел пойти домой, ну и вы сами понимаете, мне Надя пропуск не отдала — «собрание будет». И никому не отдала. Вот у нас и стопроцентное присутствие. Думаю: что, без меня бы не обо шлись? Обошлись бы. Кому это я нужен? Кто у меня что хотел спро сить? Да никто. Вы же все знаете, что я сдуру вызвался на новом стан ке поработать. До меня Закусилов его осваивал. А через месяц чистень ко его так вытер и руки вытер. Деликатно мне этот станочек передал. Я на нем работаю. Работаю и удивляюсь: умные люди над ним пора ботали. Разумной силищей зарядили. Сам работает и сам думает: К не му бережно надо относиться. Хорошие инструменты изготовить. Про думанное задание дать. А я смотрю, что-то не то на этом станке делаю. Он нежный. На не го дышать надо. А на него такие детали начали ставить, так програм мы поназаписывали, что при включении все его части только подпрыги вают. Кажется, я на нем как кувалдой по наковальне работаю. Так я же его разобью —думаю. Его ненадолго хватит. Жалко хрупкую ма шину. Душа изболелась. Думаю, надо кому-то сказать об этом. Пошел, сказал. А мне: что, тебе делать нечего? Иди работай. А об этом станке и без тебя есть кому подумать. А мне что... Думайте. Только пока вы думаете, он, этот прекрасный станок, при таком подходе, все свои узлы сожжет... Меня послали работать, я работаю. А сегодня мне сказали: иди пообещай, что ты будешь хорошо работать. Я хотел уйти, а мне про пуск не дали. Ладно, я пообещаю. Ведь* я уже обещал. Прошлый год, раньше. Много раз. А работал плохо. Обещал и не сделал. Обманул. Безответственно я поступал. А безответственным больше мне не хочется быть. Безответственность развращает... А сегодня мы все здесь безответ ственны. Вот об этом-то я и хочу сказать сейчас. Кому неизвестно, как мы начинаем работу? Утром приходим к стан ку, а заготовки для детали не получены. Вместе с мастером идем их выбивать. Провыбиваем до двенадцати часов. Кто он и где он тот, кото рый заготовки в цех не подал? И почему не подал? Оказывается — нуж ной марки стали не было. Причина объективная. Кто он, что эту сталь не приготовил? Не успели с отливкой. Почему не успели с отливкой? Не доставлен вовремя один из компонентов литья. Почему этот компо 86
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2