Сибирские огни, 1982, № 3
совершенно незнакомый, стоявший сзади меня, по-родственному довери тельно, когда Лида танцевала, сказал: «Ах, черт! Дадены же бабе такие ножки!» И жена знает, что я ее только так и помню: «дадены же бабе такие ножки», а это всегда ее немного задевает. — Сегодня Лидка сидела, сидела и тихо так говорит мне: «Вот мы работаем, работаем... Недавно сидим в одной компании, разговариваем. У всех какие-то плацы. А я говорю: не знаю, что делать. Пойду себе ков ров накуплю, стены все завешу, буду в коврах жить, как мои соседи. А мне: «Ковры не самое главное в жизни». А что самое главное в жизни? Ребенка воспитывать? А разве я воспитываю? На работу —час, обрат но—час, да на работе восемь. А парнишка целыми днями один. Разве это воспитание? Тоже все как попало... Наталья, скажи, ну что в жизни главное? Что нам осталось? Ну, что? Почему все говорят — не в этом дело... Ну, а в чем дело?». Я говорю: «Лидка, ты что?» Жена расслабленно держит кожуру апельсина в подоле платья. — Давай,— говорю я,— пойдем летом куда-нибудь на дальнюю ре ку, палатку поставим, будем загорать, рыбу ловить. Я —дрова подно сить, ты—очаг поддерживать. Потом вы по песку будете с сыном бе гать, а я смотреть на вас. Неси еще апельсины... А потом, когда лежали в темноте, я сказал: — Слушай, Наталья, ты часто в потолок стала смотреть. Что тебя вдруг эта Лидка встревожила? — Я ее утешала, а знаешь... жизнь чему-то учит, учит, а все ничего не умею. Все натыкаюсь... А посмотрю, даже и Лидка эта умненькая, удобненькая —наглая: ни на кого не оглядывается. Носочки связала и групповоду Инне Михайловне подарила: «Внуку вашему». — Зачем обязательно в этом хитрость какую-то видеть? Бывают же в людях непосредственность, побуждения самые человеческие... — Что-то -ты больно уж всех любишь. Даже чересчур. — Наташа... когда ты так начинаешь говорить, в тебе весь накал гаснет. Зря апельсины ела... •к * * Через три дня к Степану Гурьянову приставили ученика-выпуск- ника городского профессионально-технического училища Олега Ла рина. Олег в «техасах» со множеством блестящих заклепок по карманам, е простроченными желтыми швами. «Техасы» местного производства из серой, ядовито-химической «чертовой» кожи. Подвел его к станку и представил Степану начальник цеха. — Вот. Удостаиваю. А дальше, сам знаешь... Олег широкоплечий, с миловидным детским лицом. Шутит ли он, го ворит ли серьезно, открыто и доверчиво обнажается его улыбка, и сам он верит в ответную доброжелательность. Всю смену простоял сбоку от Степана, молчал. — Учителю, кажется, мои брюки не нравятся? Скоро, я полагаю, мне заводскую робу дадут? Степан отстранился от станка, всмотрелся в глаза своевольного парня От панибратского «учитель» и «ты» Олег не смутился. «Учитель» Степану даже понравилось. В этом слове увиделся ему озорной праздник. Было что-то доверительное в принятой между Степа ном и Олегом игре. Отзываясь на это слово, Степан улыбнулся как доб родушный зверь забывшемуся кутенку.' В училище Олег пришел из десятого класса. В институт поступать он не пытаілся. Перебирал неоднократно специальности, которые дацали институты,—ни к одной из них у него не лежала душа. И специальности эти, и люди, заполучившие их, казались Олегу обыденными. И так этих 72
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2