Сибирские огни, 1982, № 3
А тут не заметили, как рядом со столом села, руки на жестяную обивку положила и блокнот в руках прячет. Женщина еще молодая —не все в ней умерло. Перед ней можно еще балдеть. Как мужики заговорили, она вся подобралась. Лю-б-б-б-опытная журналистка. Глаза больно живые. Насторажи ваются. Как у собаки, когда та за воротами шорох услышит. Лешка заканчивал свой треп: — Ну, думаю, рыбачит Петя. Чуть выждав, сказал спокойно, как прикорм бросил, на который на верняка клюнут: — А Кириллов все же больше принес. Все согласились. И отступили, выделили Кириллова. Кириллов сидел на деревянной широкой подставке для деталей в измазутенных ботинках, с блестящими, глубоко залипшими заклепками. Он машинально стянул беретку, ткнул ее в колени и увидел, как женщина на мгновенье растерялась и с деланным невниманием не смот рела на Кириллова —она не ожидала такой лысины у еще молодого симпатичного парня. Парень из телевидения, наклонившись, стал смотреть на Кириллова. — Раосказал бы,— поддержали Кириллова,—поделился опытом. Может, товарищ им воспользуется. У Кириллова большие добродушные губы. Они идут и к большим глазам и скулам —как-то все уравновешивают. Кириллов знает, что люди любят на него смотреть и слушать. И если смеются, то смех их его возбуждает. Но суетливым он при этом не делается. Женщина из телевидения улыбалась чему-то своему. — А что? Ведра три принес,— сказал Кириллов. — Расскажи,— подбивают токари. — Главное, не сколько поймал. Главное —как. Кириллов рассмеялся со всеми вместе. — Я как-то у плотины был —раза три проходил. И всегда там не подалеку на льду людей видел. У лунок сидели. А знаю, что ловить у плотины запрещено. Что, думаю, за люди? Один раз решил: дай сам по пробую. Все такое набрал: удочки, мешок, бур. Прихожу. Сидят какие-то три мужика. Удят. Я чуть поодаль лунку себе сверлю. Никто ничего мне не говорит. Шубу под себя подложил, леску в лунку опустил... Схва тила! Вытащил... Окунь! Кириллов показал, какой окунь. Показал не безответственно, с по хвальбой, а удивленно, еще раз проверяя, прикидывая для себя. — Не успела леска второй раз опуститься — опять! Такая тяжесть мою руку заводила. Веришь? Вынул!.. Вот такой лапоть. Даже подпры гивать ему тяжело. Только жабрами воздух похватал. Ну... начал тас кать. Одного за другим. Выброшу, ложкой по голове стукну —он крючок выкинет. Наживка у меня вечная, из рыбьих глазков набрана. По леске, пока не схватывали, боками задевали —рука чувствует. Наверное, ры бы там подо льдом как в котле. Кипела. Смотрю, от плотины двое отде лились, идут в мою сторону. А у меня под ногами уже штук тридцать на кидано. Ну... сердце у меня...— Кириллов не уточнаяет, что у него с серд цем. И так всем понятно.—Сейчас разговор будет. Один в милицейской форме. Подошли сзади. Дай, думаю, немым притворюсь; Чтобы ничего не отвечать. Слышу: «Откуда? Ты что здесь делаешь?» Молчу. А тут клюет опять. Я еще одну выдернул, ложкой по голове и даже в кучу не собираю. «А ну вставай!»—Так крепко меня за плечо взяли, потрясли. Я будто только тогда их увидел. Рукой отмахиваюсь: сердито так... Ру гаюсь. Гужу... не видишь, мол, клюет. Иди дальше. Что рядом крутишь ся?.. Тогда милиционер сбоку посильнее меня постучал, прикрикнул: «А ну вставай! Дурачком прикидываешься. Не знаешь, что здесь ловить запрещено?» Я злое лицо делаю. Возмущаюсь, что один из них ботинком мою рыбу придавил, она еще на льду подпрыгивала, и я ее варежкой в кучу подгорнул. «Немой, что ли?»— спрашивает гражданский. «Хрен его 66
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2