Сибирские огни, 1982, № 3

костюм. На лацкане просыпан свалившийся с папиросы пепел. Навали­ ваясь тугим животом на стол, директор тянулся к телефонам. Директор сказал начальнику цеха: «Вооружился?» — и сразу под­ ключил Степана к разговору. — Так что, не получается? Поподробней. Плохо отлажено? Или безграмотно программы записывают? Он иногда опережал Степана. — А если бы все шло нормально? — Какие детали на станок ставили? —Это он спросил уже у на­ чальника цеха.— Большая партия? Начальник цеха ответил и стал горячо объяснять, забыв о Гурья­ нове. Степан понял, что Эдуард Петрович о новом станке знает не меньше его и в разговоре с директором свою линию определил. И Степан вдруг подумал, что он здесь как у нового станка: программа включена, зара­ ботала. К ней его подключили на маленький отрезок. Переписывать им ее без него. Все верно... — Ну, а к Гурьянову ученика поставишь,— заканчивал разговор директор. — Гурьянов уходить хочет. ‘ — Как уходить? — Ну, не нравится. Как. — Что значит: нравится, не нравится. Есть же и порядок. У нас про­ изводство. А демократией на собраниях заниматься. Ведь так, Гурья­ нов? А на производстве —дисциплина. Степан некоторое время поулыбался, рассматривая отражения тря­ пичных рукавов спецовки в темной полировке и неожиданно встал. — Я больше не нужен? Нет? Тогда я пойду. * * * Я побывал во всех цехах и знаю, как «зачинается» станок и как в деревянной опалубке, плотно обернутой рубероидом, выкатывается на платформах из ворот завода. В литейном смотрел в глазок печи на лениво клокочущую сталь. Жар стягивал кожу лица, спецовка дымилась теплой хлопчатобумаж­ ной паленостью. И руки, и лицо долго чувствовали тугой обливающий пал. А ведь литейщики периодами работали у открытых печей/ Помнились их лица в полосах пота. Пот спадал с подбородка, и казалось, что эти лица обильно окачены из пожарного шланга. Кожа под водяными *струями гончарно прокалена и бесчувственна. Живы на лице только глаза и белые зубы, крепко прихватившие папиросу уже в прохладном отдалении от печей. Вспомнились эти лица при выходе из литейного цеха у цементного литейщика в широкополой шляпе. С парадной небрежностью он держал в руке кочергу. При взгляде на мужественного цементного истукана чув­ ствовалось, что в этом художественном произведении человек погашен, как в Гурьянове сейчас. Почему он, охотно откликавшийся на любую малость в жизни цеха, сейчас выказывает неприязнь к любым заводским делам и разговор о них его раздражает? Почему токари так молчаливо-предупредительны с ним? Как собрать пестроту наблюдений в целое? Ночами я перелисты­ ваю свои тетради. Записи о Гурьянове: «Вчера вернулся из командировки слесарь Ефремов. На одном из бразильских заводов монтировал наш станок. Жил там полгода. Степан встретил его в душевой. — Ты что-то не загорел? А мы уж думали.., Ефремов надевал рабочую спецовку. — Витя, как они там, бразильские парни? Окружали тебя? Ну, ког­ да первый раз узнали? О чем расспрашивали? 59