Сибирские огни, 1982, № 3

гуттаперчи. И лыжи пол ним будто меньше и легче, чем у других. Я сравнил, подъехав поближе, нет,—лыжи его одинакового размера с моими. На спине у Степана на широких лямках пристегнут брезентовый рюкзак, а из него, затянутая застежками у шеи, выглядывает голова девчонки. Хорошо так девчонка приспособлена: не плачет, не боится, не вертит головой из стороны в сторону. На ее голове меховая шапочка. Ресницы запушены инеем. Раскрас­ нелась на утреннем воздухе. Ноша эта Степана не связывает: идет он по лыжне широкими ша­ гами, дышит как лось —только пар от лица. Подходит к горе, утрамбо­ ванной сотнями лыж. Ну,—думаю,—застопорит. Нет, пошел... Внизу только снег пылит из-под лыж при торможении. Лицо при этом безмятежное. И девчонка его еще не доросла до страха, не осознает его. Не пони­ мает, что с ней на этом крутом спуске при падении может случиться: глядит на березки, на людей в разноцветных свитерах и все восприни­ мает как безмолвный болванчик. Ну хоть бы тень, хоть бы намек на неудовольствие. И Степан спокойно, издалека, снизу поднимается на гору с такой ношей. Безответственный отец, можно было бы подумать. Но ведь и мать рядом на лыжах. В толстом свитере, сбитая, ладненькая, с этой же горы рядом спускается и ни слова предостережения мужу, ни малейшего обес­ покоенного внимания к безмолвной матрешке в рюкзаке. Катание и ката­ ние: естественная прогулка, естественная зима, естественные семнадцать градусов. Я тоже спускался с этой горы и... тоже не падал. И, внутренне гор­ дясь, кричал себе: «А что! Не забыл! Умею...» Легко управлял лыжами. Выбирал круто падающие скаты. Лыжи, перехватывая сердце, выноси­ ли меня на противоположный склон. Были приятны разгоряченность, потные, сразу схватывающиеся прохладой, волосы под сбитой на затылок шапкой. Я ненасытно дышал и смотрел вокруг. Молодой, полнеющий инже­ нер, с аккуратно обозначившимся животиком, прицепил сзади за пояс шнур, а мальчишка за него держался и, согнувшись, ноги чуть вперед, катился на лыжах за отцом. Инженер шагал широко, а пятилетний его сын был в непрерывном скольжении —старательно это дело освоил. «Ну, деятели»,—недоумевал я. Хорошая поздняя зависть поднима­ лась у меня к мужикам, женщинам, девчатам и к тому, что эта веселая фантазия, оказывается, давно пришла к другим, а я живу какой-то поч­ ти изолированной жизнью, и ничего не знаю о ней и к ней не под­ ключаюсь. Как-то так получилось, что люди, с которыми я давлюсь плечами в троллейбусах, имеют свою жизнь, научились уже не делиться ею с дру­ гими, научились жить—не «как можем», а —как придумаем. А вы... как хотите... Что-то Отрезвляющее было в моем прозрении. Я подумал о своем сыне, которого ни, разу не брал на лыжную прогулку, о жене, что сидит в эту субботу дома и не знает вот такого солнечного дня у сосен. И о том, что и я никогда, в своей беспечности, не готовил себя к лыжам, напялил сборную, не отвечающую прогулочному случаю лыжную амуницию. Катаюсь и радуюсь. К трем дня стал'и стекаться к избушкам лыжники. Составляли в уг­ лах прихожей лыжи. Окружали печку. Сваливали на кирпичи варежки. Накалялась медленным жаром чугунная дверца. С ботинок лыжников на пол стекала вода. То, что эти люди давно здесь все свои, я понял, когда расшнурован­ ная и выпотрошенная из рюкзака маленькая Гурьянова в красном шер­ стяном костюме терлась около каждого и неуклюже залезала на спины. Смешливая женщина с круглой тугой фигуркой, будто ее долго сколачи­ 46