Сибирские огни, 1982, № 3

Но запах окалины для меня как затяжка застарелому курильщику, у которого легкие продублены —что кузнечный мех. И жить мне без очередной'затяжки уже мучительно. Навсегда ни от чего не отвыкаешь. Ведь до призыва в армию в пятнадцать лет я работал токарем. Этот запах окалины... * * * •*—Степан, как ты попал на завод? — Я? — Ну. Откуда ты родом-то? Городской? Здешний? — С Алтая. С поселковой улицы. Там начался... Жил Степан Гурьянов в детстве в маленьком поселке на реке Бия. Пробковые, от осыпавшейся с бревен коры, берега Бии в поселке за­ ставлены штабелями пиленого леса. Степан летом с друзьями вылавли­ вал полузатонувшие кряжи с обкатанными водой наростами и плавал по затону. Неповоротливо толкались лбами плавающие бревна. Бока кряжей осклизлые, а обожженные солнцем голые горбы цепко держали мокрые следы и норовили уйти из-под ног. Если удавалось извернуться и ударить комлем своего «дредноута» по боку бревна «противника», того как подсекало: был, с засученными штанами на бревне корячился и... нету. — Явился,—встречала дома мать.—Почему девчонок не кормил? Я же тебе наказывала. Картошку наготовила. И в кого ты такой бес­ толковый! Мать работала в конторе лесопильного завода. Сестренки Степана Тася и Полинка сидят за столом над чашками. И глаза у них, как у ма­ тери, всегда горестные. Молчат,- брови сдвинут, ну, прямо не прощают. По их лицам и лицу матери проходят всегда одинаковые тени. У матери лицо смягчится —и у них. Мать скажет: «Садись, ешь. Заработал». И они готовы вокруг виться. Вот эти сестры и были при его деревенской вольнице неким ограни­ чителем, не позволявшим забываться. Отец после ранений болел. Третий месяц лежал в городе в боль­ нице. Мать часто смотрела на Степана и о чем-то думала. И Степану ка­ залось, что не сестры на мать походят, а мать на них. — Как на тебя надеяться? —не упрекала, а думала мать вслух,— Тебе уже двенадцать, а... Хотела в город к отцу съездить, проведать. Масла сливочного купила —увезть. А ты... Можно на мать не смотреть. На Таську взгляни —и поймешь, какое у матери лицо. — Ну поезжай, че ты... А тут пришло письмо от отца, и мать к нему засобиралась. — Ой, Степка, не знаю, какой ты у меня. Можно тебя с ними остав­ лять, нет? Б субботу насыпала семь мешков картошки продать. — Ну, хозяйничай,—Погрузила все на плот и вместе с поселковы­ ми уплыла. Утром уплыла, а вечером телеграмму из города принесли: в боль­ нице отец умер. Степан видел, как мать чистила картошку: у нее она выходила из- под ножа чистая —мыть не надо. А у него —в мокрой грязи, черная, еле отмоешь. Жаришь, внизу подгорает, сверху сырая. Начнешь мешать: через края сковороды на плиту вываливается. — Кто горелые корки и картошку ест, тот никого не боится,—вы­ ходил из положения Степан. _ д ТЬІ не боисси? —спрашивали сестры и стоически уминали подгорелую картошку. — Папка на фронте тоже никого не боялся. зо