Сибирские огни, 1982, № 3

гой, как бы в подобострастном рукопожатии, чем доставляет Слядневу огромное удовольствие. Но к реакции- Сляднева он уже равнодушен." Дескать, дань твоему настроению я отдал, а дальше в твою игру-я не играю. Уволь. Тебя для меня нет... И уже вставлял в патрон заготовку. У него крепкое молодое лицо. Когда, вслушиваясь, он щурит глаза, в уголках глаз его собира­ ются морщинки. Когда напряжение глаз распускается, морщинки стано­ вятся заметными в незагорелых лучиках. Через минуты под направлен­ ным светом лоб его м.асленисто лоснится. С резца ползет радужная, ды­ мящаяся стружка. * * * Когда-то услышал я запах окалины, запах обгорелого железа и осыпающейся сизой корки. Кажется, что этот запах растворился в моей крови и теперь желанен как наркотик. Может быть, это запах кузни, ус­ военный в давнем детстве, и мои гены теперь сладко болеют им. ...Набегавшись с ребятами на колхозном дворе, я шел на тяжкий, звонко затихающий голос кузни, садился на выступ порога и смотрел. Ноги, нажженные солнцем, приятно остывают на земляном полу. Счастливые минуты. Не надо никуда торопиться, никто не спугнет, никто счастья не прервет: сиди и смотри, не прерываясь, всегда, всю жизнь. В детстве мгновения счастья с большим запасом. На толстом избитом пне —нцковальня. За ней у стены клещи с длин­ ными, вытянутыми в трубочку губами. Черное, составленное из кусков стекла, маленькое окно не пропускает света, поэтому двери в кузню всегда открыты. Мужики бросали на неподвижную горку шлака совок свежего угля, начинали качать мех. Шлак оживал, шевелился. Из-под угля выбивался дым и космы пламени. И вот уж гудело, билось белым огнем пустое гнездо раздутого горна. В него, сквозь шубу угля, засовывали прут, а пока он там накалял­ ся, мужики разбирали клещи, кувалду. Вынутый прут на большую дли­ ну красный, а конец его, самая головка, белая, разбрызгивалась, текла, как жидкое, нестерпимо яркого света, стекло. Бросали прут на наковаль­ ню, шлепали молотком, огненная головка сразу сминалась. Удар молотка мягкий, беззвучный. Головка переставала брызгать, принимала устойчивую форму: ее уже глазами можно видеть и на серд­ це от этого спокойнее. По пруту колотили. Белый, он становился малиновым, багровел, и уж сизый слой на нем, а внутри, под тонким дымчатым слоем, еще ви­ ден прозрачный накал. Удары по нему все слышнее, мнется он все тверже, и вот уже из-под молотка слышится нежный звон и чувствуется, что этот звон железный и металл неуступчив, обрел силу. И когда падал на земляной пол болт с граненой головкой, обозначался дымком, чисто пахло горячее железо И'убивал примеси застоявшегося воздуха в кузне запах окалины. Мужики увидят мои ноги на земляном полу, спросят: — Опять пришел босиком по горячим болтам ходить? Помню, наступил на одну —поковка под ногой зашипела. Кузнецы утешали: — Ну вот... Теперь с тавром будешь жить. Родившийся в деревне, я люблю запах мелкой травки с плотными зелеными головками —ромашки. Встретив ее в тени за деревянной сте­ ной, растревожив ногами, долго вдыхаю стойкий и необъяснимо родной аромат. Как-то обнаружил под обрывом за Академгородком несколько стеб­ лей конопли, сорвал, растер лохматые шишечки и, долго берег запах конопли на руках, задерживая их в карманах. 29 .