Сибирские огни, 1982, № 3
ных ударов по немецким полчишам и две стрелковых дивизии были впервые удостое ны высокого звания советской гвардии. Елизавета Константиновна Стюарт пос вятила его памяти одно из своих самых проникновенных стихотворений: Больше мне в мире тебя не найти... Вот она —боль непомерной утраты... В битве на трудном солдатском пути Пал ты суровою смертью солдата. Поэтесса с глубокой грустью поведала, как он любил «просек таинственных дым голубой», как дорожил свистом «журавли ных распахнутых крыл», как нежно берег всю свою землю родную, и закончила сти хотворение обещанием «вместить, уберечь и умножить» все, что он «недолюбил, недо- пел и недожил...» Кондратий Урманов В опустевшую квартиру перебрался Кон дратий Никифорович Урманов. До этого он жил в соседней восьмой квартире, более просторной, но там его, любившего тишину, беспокоил грохот трамвая за окнами, а тут было тихо. В маленькой комнатке, где едва умещалась узенькая кровать, жила его молчаливая жена Елизавета Георгиевна. Большая комната писателя была светла, как фонарь. Из одного окна было видно внизу четыре яблоньки-ранетки, посаженные нами в первую весну после заселения дома, из другого — середина двора, где в летнее вре мя натягивалась волейбольная сетка, а зи мой мы заливали небольшую площадку для катка. За кухонным окном с весны до осени вялились балыки из щук, которых Кондра тий привозил в большой корзине после каж дой рыбалки на пойменных озерах. Он ма стерски ловил рыбу на спиннинг. Я познакомился с ним еще в 1924 году, когда редакции краевых газет находились в одном доме с типографией на Красном проспекте. Будучи сотрудником редакции газеты «Сельская правда», я каждый день подымался на второй этаж, где находился наборной цех. Там, рядом с метранпажем, верставшим полосы газеты «Советская Си бирь», часто видел с гранками в руках вы пускающего этой газеты. Тихим, мягким голосом он говорил, каким шрифтом наб рать заголовок той или иной статьи и куда ее заверстать. Лицо у него, тридцатилетне го, было круглое, загорелое, щеки пухлые, как у пышнотелой девицы, над светлым лбом вздымались русые волосы. Несколько позднее, уже замещая в летнее время Вла димира Зазубрина в редакции «Сибирских огней», он для наибольшей солидности про бовал отрастить бороду, но через какой-то годок расстался с ней. В год нашего знакомства в уголке того же наборного цеха версталась его первая книга «Половодье», но разговор мы чаще всего вели не о литературе, а об охотничьих угодьях, об утках и тетеревах, на которых он любиЛ охотиться. По влюбленности в природу и по писательскому проникновению в нее тогда, до переезда в Новониколаевск, нынешний Новосибирск, Ефима Пермитина, ему не было равного среди литераторов. Первая книга Кондратия, еще сырая и многословная, ни разу не переиздававшая ся, повествовала о пережитом в годы граж данской войны. Через год его рассказом «В последний час» — о бегстве колчаковцев из Омска, чему он был свидетелем — от крылся первый номер иллюстрированного журнала «Сибирь». И в «Сибирских огнях» он писал о схватках с колчаковцами, зали вавшими кровью села и деревни, где разго ралось освободительное пламя партизанско го движения. А книга рассказов «Гнев», полная порывов народного возмущения раз гулом белогвардейщины, вышла, когда писа тель уже жил в нашем доме. При ее чтении возникал вопрос: кто же направлял вспы хивавший, как весенний степной пожар, на родный гнев? Читатель, не веря в стихий ность широкого движения, охватившего всю Сибирь, взволнованно ждал ответа. И Кондратий Урманов в 1936 году присо единился к экспедиции, организованной краевым комитетом партии, из историков и бывших партизан. Экспедиция прошла три тысячи километров по следам красногвар дейского отряда большевика Петра Сухова. Проходя с боями через таежные чащи Куз басса, степи и горы Алтая, Сухов оставлял в селах и деревнях надежные ячейки под польщиков. Преданный эсерами, отряд ока зался в белогвардейской ловушке и нашел свою кончину в теснине бурной реки Ка тунь. На могильных обелисках писатель чи тал: «Склоните головы — здесь спят герои», «Вы погибли, но правое дело к намеченной цели идет». На его глазах после одного из митингов на месте боя молодые участники похода сложили песню: Чапаев погиб, и Сухов погиб. На место их встали другие. Они встали не стихийно — их позвали в бой имена погибших, позвала партия боль шевиков. И писатель принялся за книгу «Отряд Петра Сухова». Через год она выш ла, получила добрые отклики читателей. Но участники гражданской войны ждали более широкого и углубленного раскрытия организующей роли болыневиков-подполь- щиков, и писатель в ответ на эти пожела ния создал книгу о видном в Сибири деяте ле партии Михаиле Сычеве, которого боль ше знали под именем Франца Суховерхова. Михаил Сычев был арестован тринадцать раз, четыре раза бежал из тюрем, нелегаль но прожил около девяти лет и под конец получил вечную ссылку в Сибирь, отбывал ее в Нарыме одновременно с Куйбышевым и Свердловым. На Всероссийском съезде советов народного хозяйства он слышал Ленина. Тайно вернулся в Сибирь, уже за нятую белогвардейцами, и ему предстояло вдохновить сибиряков на борьбу с контр революцией. Готовя вооруженные восстания, он побывал в Красноярске, Иркутске, Че- ремхове и направлялся в Томск, но в поез де был опознан предателем. В чемодане ока зались листовки, призывавшие к восстанию. В последний час ему удалось передать за писку друзьям по революционной борьбе: «Дорогие товарищи! Военно-полевым судом приговорен к смертной казни, которая будет приведена в исполнение через два часа. Умираю за со циальную справедливость. Шлю привет. Франц.» 153
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2