Сибирские огни, 1982, № 3

спросил Вениамина Карповича об истоках серии. Он ответил: — Мать крестьянка, с 12 лет сама ходи­ ла за плугом. Другие родственники были сельскими активистами... Крестьянские ге­ ны, видимо, передались и мне. Человек и природа, земля и человек — вечная тема, и я, очевидно, еще не раз вернусь к ней. «Рабочий земли» — крестьянин неисчерпа­ ем для художественного обобщения, для ху­ дожественного творчества... В серии «Земля и люди» две сюжетные линии. Одна — трагизм, жертвенность, ост­ рота борьбы за землю (эти листы суровы, построены на контрасте и преобладании черного пятна, силуэта, в «колючих», жест­ ких. линиях штриха), вторая, логически вы­ текающая из первой,— победная, светлая (это ощущение передается серебристым мягким штрихом, умелым владением пят­ ном, силуэтом). Так же, как и в серии «Воспоминание о войне», в цикле «Земля и люди» объединя­ ющим началом стало единство лирико-эпи­ ческого видения автора. Здесь он и трагик, и лирик. Здесь снова проявилась мудрость художника, но мудрость его по-прежнему с полынной горечью; не утратил он своей эмоциональности: стихийная мощь его ха­ рактера, хотя и укрощенная волей, разумом, мастерством, дает еще знать о себе всполо­ хами неистового темперамента. В целом же серия —торжество разумных начал, и это — новая грань творчества художника. Цикл открывается лаконичным листом философ­ ско-поэтического звучания «Рождение чело­ века». Перед полулежащей, прислонившей­ ся к тугому хлебному снопу роженицей мужчина, держащий своими огромными ладонями маленького, только что появив­ шегося на свет человечка. Как светятся земля и небо, словно радуясь рождению Человека! Настоящее торжество жизни, ее бесконечность, ее единство, ее взаимосвя­ занность: человек появляется на свет, когда созревают хлеба. Картина-символ, картина- образ. Точно найденная композиционно, с мягкими плавными линиями, лепящими красивые строгие формы, штрихами, при­ дающими листу своеобразное свечение, се­ ребристость, гравюра «звучит» как радост­ ная счастливая песня, гимн Человеку и Зем­ ле, на которой он живет. «Земля». Бережно держат крестьянские огрубелые руки горсть черного золота, зем­ ли, требующей семян, доброты и заботы. Нежно держит ее хлебороб в раздумье. Он знает, как тяжела ее цена, как труден путь от зернышка до каравая. Как символ буду­ щего урожая — женщина с ребенком и ло­ шадь с жеребенком. (Кстати, этот символ жизни —лошадь с жеребенком — проходит почти через всю серию.) А вдали, на гори­ зонте, пашущие крестьяне. Круглится, как каравай, земля, словно выворачиваясь на­ встречу пахарю. Нелегок труд крестьянский, солоноват будет вкус взращенного его ру­ ками хлеба! Напряженность листу придает высоко поднятая линия горизонта, углова­ тость штриха, асимметричное расположение основных пятен. Однако здесь, пожалуй, уж слишком много символов, от чего лист кажется несколько перегруженным. «Передел», Передел земли. Передел перед пахотой. В крепких мужицких руках, еще недавно державших винтовку или саблю,— 136 сажень. Еще не сброшены солдатская ши­ нель и обмотки. Делят землю, барскую, ка­ бинетную или. кулацкую. Решительно, по справедливости, бесповоротно. Лица стро­ гие, уверенные. Трое мужчин крепко стоят стеною в пер­ вом ряду. За ними, на втором плане — сте­ на женщин, в ожидании. Стеною за землю, за правду, за новую жизнь! «Председатель комбеда». Не просто да­ ется передел, земля. На подозрительный шо­ рох или стук поднялся председатель. В твердой руке — керосиновая лампа. Суро­ вый, бесстрашный взгляд обветренного по­ черневшего лица. При избраннике бедно­ ты — винтовка, говорящая о многом. Это — борьба, и ее исход, несмотря на возможную физическую смерть, гибель, очевиден. Не напрасна тревога председателя, не излишня его настороженность, о чем свидетельству­ ет следующий лист серии. «За землю». На вспоротой только что плугом черной земле распростерто тело хлебопашца. Белые пшеничные волосы раз­ метались в стороны. Предательская бан­ дитская пуля настигла его внезапно, за плу­ гом. Над ним на коленях мать с иссушенным, обветренным, изборожденным морщинами лицом. Словно сама Мать-Земля оплакивает своего сына. В бесконечность уходит вспа­ ханная полоса как продолжение уже по­ гибшего ее радетеля. Драматическая интонация звучит в ли­ ногравюре. Неожиданная масштабность трагической фигуры матери, вырастающей подобно монументу, контрастные отноше­ ния черного и белого создают ощущение напряжения. Листы «Председатель комбеда» и «За землю» — трагическая кульминация серии. «Хлеб». Земля — как каравай хлеба, на краю которого косари и вязальщицы сно­ пов. В забытьи от усталости меж снопов лежит уставшая жница. На холстине береж­ но уложены колоски (с детства Чебанов помнит, как бережно собирают в поле коло­ ски; здесь образ из детства обрел философ­ скую осмысленность). Нелегок труд кресть­ янский, нелегок хлеб земли. Он требует не только заботы, но и бережливости. «Планетарная» перспектива подчеркива­ ет тяжесть и «всеобщность», «всемираость» хлеборобского труда, когда от усталости голова идет кругом, когда солнце и небо кажутся черными, как это изображено на гравюре. Вдали, как символ жизни и надеж­ ды, лошадь с жеребенком на фоне сереб­ рящейся реки или озера. Эта линогравюра — мощный философ­ ский пласт чебановского мировосприятия, мироощущения. Этот лист, без сомнения, са­ мый значительный и самый лучший в серии. Помню, как я случайно, без обычного предупреждения, зашел в мастерскую к Ве­ ниамину Карповичу и стал свидетелем его работы как раз над листом «Хлеб». Чеба­ нов был в хорошем настроении, слегка воз­ бужден. Он сидел перед зеркалом и резал линолеум. Сбоку был карандашный эскиз, пожалуй, даже не эскиз, а набросок, линей­ ный почти без светотеневой проработки. Тем не менее художник резал быстро, уве­ ренно, ловко, изредка глядя на свою работу через зеркало (так будет выглядеть оттиск на бумаге). Потом он делал оттиски, прижи­ мая, прикатывая бумагу к линолеуму обык-