Сибирские огни, 1982, № 3

Но и чудовище пернатое — не промах. Коварства у него в запасе много: То обернется облаком бегущим. То — мимо проходящим проплывет. Так быстро, что не вымолвишь и слова. Вдохнуть, моргнуть, пожалуй, не успеешь, Чудовище громадное взмахнуло Размашистыми крыльями своими. Казалось, что слегка оно взмахнуло. Казалось, на мгновенье распахнуло Слоистый панцирь непробойных перьев, Как тут же все переменилось вдруг. Железным обернувшись, двухконечным, Трехгранным, окровавленным дрекольем, С вершины свода голубого неба. Вниз головой. Обросшей твердой шерстью. Пернатое чудовище метнулось. Успело увернуться от стрелы. Стрела кустук, летящая со свистом, Имеющая наконечник с шишкой, Что словно ряд набедренных застежек Набедренника важной госпожи, Чуть-чуть в дреколье это не вонзилась, Чуть-чуть дреколье краем не задела, На волосок скользнула мимо цели, Ошиблась на игольное ушко. Не превозмог Дьагарыма досады — Лицо такою кровью закипело, Как будто ледяной водою с маху Облили неожиданно его. — Смотри-ка ты,— растерянно сказал он,— Промашку допустил. Впервой промазал!.. Не надо было чересчур сердиться. Стрелять не надо было сгоряча. Он скажет, будто я, вдали живущий, Сын Хотой Айыы бай, тойона-старца С кудрявыми такими волосами, Как пух подхвостья косача-красавца И Эдьээн Айыы бай, хотун-старухи С веснушками такими золотыми. Как будто крапчатая грудь глухарки, Владеющий конем непревзойденным, Прекраснейшим Нуогалдьын Кугасом, Что с белой меткою на переносье Подобен сопке, сдвинувшейся с места, Так называемый, Дьагарыма Могучий, Прославлен только тем. Что о себе, мол, Рассказывает, как силен и ловок, А стоит испытать его на деле — Окажется рыхлей щепоти ниток. Податливее конопли зеленой. Ухватками неловок до предела! Глядит он — водянисто-шальноглазо, Без заиканья — слова не промолвит. Такой пропащий — вовсе никудышний. Я, мол. Почти с ним рядом приземлился — Закрыв глаза, стреляй — Не промахнешься. А он лишь неуклюже замахнулся. Ответил мне — глупее не услышишь. Стрелу — послал туда, где я и не был: Промазал, упустил меня, растяпа. «Так обо мне рассказывать он будет,— Дьагарыма, печальный, опасался.— Посмешищем я стану повседневным, Такая мне досталась срамота!» А тот. Владеющий конем — самцом тигровым. Который крепок, словно твердый камень, Силач в своих краях давно известный — Уол Осулуйа Боотур могучий. Так размышлял, стрелой чуть не убитый: Теперь, пожалуй, этот, прилетавший, Имеющий отцом Менгюрээн бая, Неведомого мне тойона-старца, А Мэнгирээн бай, хотун-старуху, Споай родною матерью назвавший, Гуляющий на берегу далеком В раскрытом зеве западного неба, Где лесенки, дощатые настилы. Спускаются ступенями куда-то, Владеющий конем — самцом тигровым, Который крепок, словно твердый камень, Не высыпающийся в тридцать суток, А просыпающийся, как котел бурлящий, Подпрыгивающий на огне гудящем, Играющий пальмбй своей и луком С искусством не имеющего равных — Уол Осулуйа Боотур могучий, Что славен где-то там, в своем аласе, В стране родной безмерно почитаем, Когда он доберется без помехи До милой сердцу дорогой землицы, До соплеменников своих, мне неизвестных, То пустит обо мне слух неприятный, Меня представит жалости достойным. «К богатырю большому прилетел я. Напрасно слишком близко приземлился И о себе премного возомнил я. Чуть не попал от этого в беду. Ах, незадача ты моя, ах, горе! Хотя и человек он — да особый... Слова его с таинственною силой, И лук его стреляет далеко! Лишь я — силач и удалец известный Сумел от смерти верной увернуться, А если б кто другой здесь оказался,— Наверняка бы смерть свою нашел. Нет, непременно должен я оставить Потомкам наставление такое: К богатырю большому собираясь, Подумай хорошо перед дорогой. К богатырю большому приближаясь — Не приземляйся близко никогда». Так, удаляясь, размышлял о встрече С богатырем, Дьагарымой Могучим, Лишь восхищаясь им да изумляясь, Уол Осулуйа Боотур известный... Ш