Сибирские огни, 1982, № 3

Клыки изогнутые страх на всех наводят. Разлуки там и клятвы — бесконечны. В подземном мире старца воют вихри. Пронзительно вопят все время ветры. Ревет визгливо-бесконечно буря. Накликанная колдовством недобрым. И солнце есть, да взглянешь — не увидишь. Луна там есть, но не выходит вовсе. Три месяца сплошная тьма и только Стоит в той гибло-гибельной стране. Осины свившиеся Гноем там плюются. Березы кровью харкают, горбатясь. Там чахлые стволы под снегом гибнут, А крепкие — метель почти сбивает. Там озеро — с запрудою из кочек. Гора — с единственной промерзлой елью. Долина летняя валежником набита. Долина зимняя пронизана ветрами. Упрямые, артачатся там люди. Скот пятится — вперед идти не хочет. Как плавунцы-жуки, черны телята. Подросшие — в окраске бурундучьей. Как ящерки пестры двухлетки-телки. Трехлетки-телки — рябчаты, как черви. Там у коров не набухает вымя, Как водится всегда перед отелом. Там и кобылы так ожеребятся, Что ни один сосок не почернеет. Там на кобылок жеребцы не скачут. Быки не покрывают там коров. И парни похотливы, не женаты. Бесплодны незамужние девицы... Вот если бы врасти в обитель старца,— Подумал самый мудрый, главный корень,— Торчком там встать большой промерзшей елью, Ветвями дымоход его поганый Опутать весь и наглухо заткнуть,— Чтоб горький дым в его жилище стлался. Чтоб, в дымной мгле блуждая, задыхаясь, Погибли друг за другом парни, девки От кашля и от хвори-слепоты... Что это, грех, достойный осужденья, Мне ль ждать дурных последствий за неге! Так, говорят, подумал главный корень. И стал врастать — Пошел все глубже, дальше. Туда, где преступлений-злодеяний Таилась преисподняя страна. Но, уходя стремительно все ниже. Он сильно, говорят, засомневался. Он, говорят, и вовсе передумал, Его другая озарила мысль: — Смотри-ка, ведь,— Подумал главный корень,— У злого духа, старца Дуолая, Рожденного в колодках деревянных, В дохе облезлой росшего все время, С торчащими аршинными клыками. Есть дочь-любимица, Что родилась последкой. Из девяти девиц явилась младшей Перед девяткой холостых парней. 102 Лихая дочь, любимица-мизинчик, С глазами — кверху, В трех местах — гербатка. Сердечной, главной жилы,' обрывалка И оборотень в эксэкю-орлицу. Серебряное блюдце, вертишейка, Косматая, как трав болотных корни, Вонючая голубушка, вояка. Готовая всегда поесть побольше. Наизворот натазник у девицы, Трясущиеся бедра — шелудивы. Кольцо-вертлюга, голень из железа. Коленки — подскакалки, ногти — когти, И растопорщен хвост ее всегда. Такая удалая девка эта, Сэлэгэдэй-шаманка, старца дочка, Вдруг скажет, рассердясь. Что в Среднем мире Дурное дерево зачем-то народилось, Совсем плохие корни у него. На помощь призывая духов-предков, Она проклятья на меня обрушит — И стану я трухлявым в середине. Переломлюсь, в гнилушки превращусь. Тогда богиня Айыысыт исчезнет. Бог Дьесегей уйдет, покинет землю, А Иэйэхсит-богиня отвернется И к древу путь забудет навсегда. Подумав так, стал подниматься корень. Вошел торчком в расщелину большую. Облитого сплошь сукровицей, кровью. Распадка-чуда Хайыргас Таас. Распадок был таким, как будто вдруг У жеребца, горяче-вороного. Пересекли единым махом горло, И, вымахнув оттуда высоко. Поток бурлящей желтой благодати Забил, неукротимо растекаясь. Вздувающейся пеной заполняя Все, что встречалось на его пути. Казалось, кто-то вдруг перерубил И голову и ноги кобылицы, Отъевшейся на славу, снежно-белой, И восьмиструйко хлынул без конца Поток широкий, словно половодье; Так, говорят, В стране той достославной Образовалось озеро большое. Оно имеет восемь перешейков И желтовато-белое всегда. Когда ж осмотрим мы его подробно — Великолепье поразит любого: Колышется вода в нем еле-еле. Приволен воздух в солнечных лучах. Улыбчивые, золотые волны. Птиц столько — Сосчитать никто не может: Круглоголовых сгрудилось немало И белогрудых уйма на волнах. Там есть ножницекрылых сколько хочешь. Оттуда крохали не улетают. Протяжно там кричат поганки-птицы. Полно утят, линяющих гусей. Там турухтанов — множество большое, Обидчивые прячутся бекасы, А кулики бранятся без конца.