Сибирские огни, 1982, № 2

тизанишну>, когда тот на совещание в рай­ ком все же пригласил уже уволенного За­ бродина в качестве главного агронома, ибо был убежден, что этого требовали интересы дела по спасению загубленной земли. Если Кручинин заявляет, что он ничего и никого сейчас не'боится, то Скопов напоминает: «Не все от нас с тобой зависит». Увы, ста­ рая ' песня! Скопов уходит со страниц ро­ мана не с такой определенно одобритель­ ной интонацией автора, как Кручинин. И это означает, что назревает новый этап борьбы за землю, за иные методы хозяйствования. Антонюков отбросила сама жизнь, но ско- повы еще не готовы к решительным и кар­ динальным действиям. В романе немало других столь же инте­ ресных, как Кручинин, и выразительно вы­ писанных образов людей, работающих на земле. Федосеич, «мастер овсяных дел» и са­ мостийный хранитель семян нужных в степ­ ных условиях трав; Иван Мантырев, образ­ цовый тракторист, первым вспахавший без­ отвально свой огород, чтоб все поверили в этот способ обработки земли; старый пред­ седатель колхоза Федор Акишев, готовый хоть с будущей весны засеять травами треть поля, хотя семян у него не было. Фе­ дор Акишев хранил три мешка семян — «на всякий случай», как он объясняет, так ведь высмотрели их у него и «подчистили под метелку да еще и выговор влепили». А как поучительна история упорного су­ ществования лесостепной станции, несмот­ ря на отсутствие государственной помощи (станция с рабочими вениками рассчитыва­ лась). Выходит, народ сберегал, как мог в тех условиях, все лучшее из своего опыта и сразу, без перестройки (столь необходи­ мой, например, Скопову) пошел за передо­ вым Забродиным, за секретарем райкома Кручининым, побывавшим, в конце концов, и у Терентия Мальцева. В этом — сущест­ во позиции автора романа. Потому-то он, потрясенный увиденным, ярче, эмоциональ­ ней, чем кто-либо до него, изобразил весь ужас черных бурь, как наждаком сдираю­ щих с земли ее плодородный слой, созда­ ваемый природой не за одно столетие. «...Что-то зловеще клубилось там, разрас­ таясь на глазах, превращаясь из пепельно- серого, линяло-желтого в аспидно-темное. И не заметить этого уже было нельзя — так все быстро, почти мгновенно преобра­ зилось вокруг. Черная туча отвалила от го­ ризонта и пошла, клубясь, разрастаясь' и ширясь, навстречу, прямо на них... Кручинин сидел, сцепив на коленях ру­ ки, и с ужасом видел, как неведомо откуда пробивается пыль и серым слоем покры­ вает брюки, сиденье. Трудно становится дышать». Читателю тоже «трудно становится ды­ шать», потому что отчетливо видит эту уг­ нетающую героя пыль, да потому еще, что мы сами ее сотворили. «Стихия-то с нас са­ мих и началась»,—думают и говорят многие мужики. Обращаясь прямо к Скопову, простые хлеборобы к тому же добавляют: «Не знаешь, кого слушать... То овес сей, то не сей, то трава — зеленое золото, то выдергивают это золото с корнем...» Все, оказывается, взаимосвязано... Роман «Сти­ хия» талантливо разрабатывает все ту же проблему «человек и природа», и в этом своем качестве примыкает к лучшим произ­ ведениям советской литературы последних лет, примыкает прежде всего своей актив­ ностью в защите земли. Роман публицисти­ чен, как публицистично, например, повест­ вование «Царь-рыба» В. Астафьева. И. Ку­ динов убежденно и страстно напоминает: сохранение плодородия почвы —- задача об­ щенародная, у нас нет права наступление на ветровую эрозию откладывать на завт­ ра; наконец, уроки истории ни в коем слу­ чае забывать нельзя. III Глубоко исторической . темы И. Кудинов коснулся, когда приступил к повести о ху­ дожнике Иване Шишкине «Сосны, осве­ щенные солнцем», опубликованной в 1972 году. Теперь мы имеем новое, 1981 года, издание повести, существенно переработан­ ное и дополненное. Она вышла почти одно­ временно с историческим романом «Окраи­ на» (1980), поэтому есть основание гово­ рить о них, как о последних произведениях писателя. И. Кудинов по-своему сформулировал один из важнейших принципов историче­ ской прозы: «Иногда у меня такое чувство бывает, когда прикасаюсь к истории, слов­ но все это не сто лет назад было, а вчера, сегодня все это происходит... Иногда исто­ рическая тема, как мне думается, дает больше простору возможности сказать о сегодняшнем дне. Ну, не буквально, разу­ меется, но в каких-то аспектах». Вяч. Шишков сказал об этом же так: «Мы должны осмыслить изучаемую эпоху с вершин текущей современности». Есть еще классическая формула В. Белинского: мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, что­ бы оно объяснило нам настоящее и намек­ нуло о будущем. Во втором варианте повести о Шишкине прямо сказано: «Без понимания прошлого нельзя всерьез думать о будущем» (из раз­ мышлений отца Шишкина, занимавшегося историей родного края). И. Кудинов говорит именно об истори­ ческом чувстве, которое питается временем прошедшим и еще более настоящим. Та­ кой подход исключает иллюстративность, заданность и требует сегодняшней заинте­ ресованности в осмыслении изображаемой, эпохи. В новом тексте повести дается более ши­ рокая, чем ранее картина чтения худож­ никами диссертации Чернышевского об от­ ношении искусства к действительности, здесь-то и прозвучали знаменательные для художников слова: «— Ах, как это хорошо, друзья, что мы вместе! А пока мы вместе — не быть ни Москве, ни Петербургу, ни России пус­ той... Потому что Россия — это мы с вами, друзья». Мысль «Россия — это мы» перекликается с мыслью героев романа «Стихия», беру­ щих на себя ответственность за все, что в стране — уже в советское время — проис­ ходит. Этой мыслью воодушевлен и автор повести, она дорога всем нам, так как на­ ходится в согласии с нашим патриотиче­ ским чувством. 163 11 *