Сибирские огни, 1982, № 2

3 Художник социальный, затрагивающий острые современные проблемы, проигрыва­ ет (или выигрывает) при критических раз­ борах, поскольку его книги дают толчок к выводам публицистическим. Исчезают, от­ ходят на второй план оценки эстетические. Между тем, следует говорить о проблема­ тике, нашедшей свое художественное ре­ шение. Мастерство Абрамова проявилось в умении дать характер, облик, язык персо­ нажей, историю всей жизни человека. В этом смысле одной из вершин творчества писа­ теля остается повесть «Пелагея». К тем ге­ роям, о которых шла речь, можно доба­ вить еще десятки индивидуально очерчен­ ных персонажей как в романе, так и в по­ вестях и рассказах. Автор статьи об Абра­ мове неизбежно пропустит кого-либо из ге­ роев, наделенных индивидуальными черта­ ми. Тут и Петр Житов, инвалид войны, со своими острыми словечками; и немного­ словный Илья Нетесов, кузнец, потерявший и дочь, и жену; и Марфа РепиШная, всю жизнь не знавшая любви со своим худо­ сочным, болезненным Митрием, взявшим ее за... коробку соли в голодном двадцатом году; и районный служащий уполномочен­ ный Ганичев, на котором — налоги, займы, хлебозаготовки. Абрамов богат и щедр, за ікаждым из этих персонажей целый мир. Не говорим уже о Михаиле Пряслине, ко­ торому отданы авторские симпатии, чей путь освещен наиболее подробно, Прясли­ не, открытом всеми своими сторонами — и увлечениями, и ошибками, и нравствен­ ной силой. Александр Твардовский, печатавший три­ логию на страницах редактируемого им журнала, писал автору: «Книга населена столькими прекрасными по живости и на­ туральности своей людьми, судьба которых не может не волновать читателя». А. Твар­ довский прежде всего отмечал среди этих людей Лизку. Но одной из самых значительных фигур во всем творчестве писателя также пред­ ставляется Егорша Суханов-Ставров. Чем же интересна эта отнюдь не идеальная лич­ ность? Тем, что в отличие от некоторых традиционных образов (того же Михаила, той же Варвары) Егорша — фигура новая в нашей литературе. Этот обаятельный при­ способленец — не какой-либо «пережиток», его «достоинства» не спишешь на счет про­ шлого. Ловкий демагог, он прекрасно ис­ пользует некоторые слабости нашей пропа­ ганды, в его устах то и дело звучит фра­ зеология данной минуты («...Лесной фронт. Комсомол... Да мало ли чего можно наво­ ротить».) У Егорши свои представления о жизни: где, что урвать, да при этом быть в почете. Пусть другие вкалывают почти бес­ платно на лесоповале или севе, он выпра­ вит справку, станет механизатором — и вот уже районная газета славит Ставрова. Он — антипод своего бывшего дружка Ми­ хаила. Жить, как Егорша, Пряслин не хочет и не может, но и понять, как тому все уда­ ется,— не в силах. Егорша делает меньше других, а получает больше. При его ловко­ сти ему бы еще культуры и образования — смотришь, такой Егорша и карьеру сдела­ ет. Но больших целей, кроме наступления на «женском фронте», он себе не ставит, и жизнь, в конце концов, проигрывает. Но ведь и Михаил в его глазах достиг немно­ гого. Доброе имя для Егорши — звук пу­ стой, он — тип, который в иных обстоятель­ ствах проявит еще большую жестокость, чем проявил в отношении к своей жене Лиз­ ке. Егорша — бесспорное художественное открытие Абрамова. Спор Егорши с Михаилом не из-за каких- то случайных обид. Здесь сталкиваются два взгляда на жизнь. Только ли для себя жи­ вет человек? Или есть люди, за которых он в ответе перед своей совестью? Для Миха­ ила это не абстрактный вопрос, он глава семьи, ему думать о родных. И еще о сво­ ем Пекашине, этой деревне, реке, земле. «Уродилось — не уродилось на полях — твое дело маленькое. Пайка тебе обеспечена». Такова философия Егорши, так уговарива­ ет он Михаила, прельщая выгодами ухода из колхоза. Весь накал творчества Абрамова, все его напоминания о трудностях деревенской жиз­ ни продиктованы одним: ему не все равно. Не все равно — уродилось или не уроди­ лось, учатся или не учатся деревенские де­ ти так же, как городские, могут ли Миха­ ил, Лизка, Анфиса раскрыть свои возмо­ жности и просто по-человечески быть сча­ стливыми. Эта способность сопереживания и сделала Абрамова писателем. И эта же способность позволила увидеть, что Егор­ ша — отрицание всего важного и для Миха­ ила, и для автора. Вот здесь, пожалуй, пора остановиться на еще одном Герое, который не скрывает своей влюбленности в Север, его людей и природу, герое, занимающем все большее место в произведениях писателя. Речь идет о самом авторе,' но не о тех случаях, когда он выходит на прямой разговор с читате­ лем в публицистике. Я говорю о рассказах, где все чаще звучит лирический авторский монолог, где1отмечаются вехи собственной биографии. И раньше не оставалось у чи­ тателя сомнений в том, что автор — из се­ верной крестьянской семьи, и пишет он о родном крае. И все же было такое, чего не мог Абрамов передоверить своим персона­ жам, даже условному рассказчику. Теперь автор говорит от себя, и уже другие персо­ нажи называют его писателем. В рассказах «Могила на крутояре», «Слон голубогла­ зый», «О чем плачут лошади», не говоря уже о цикле «Трава-мурава», очень корот­ ким оказывается расстояние, между писа­ телем и читателем, повествование ведется не только через себя, но, зачастую, о себе, После этих рассказов поучительно вновь перечитать тетралогию: видишь, как связа­ ны судьбы писателя и его героев. «Помню деревенское кладбище в жарком сосняке за болотом. Помню мать, судорожно обхва­ тившую песчаный холмик с зеленой щетин­ кой ячменя. Помню покосившийся деревян­ ный столбик с позеленевшим медным распя­ тием и косыми крестами вместо букв...». В переводе на язык документа эти строки из рассказа «Могила на крутояре» сообщи­ ли читателю о том, что Абрамов родился в крестьянской семье, что отец умер рано, мать была безграмотна и ей одной при­ шлось поднимать многодетную семью. В рас­ сказе «Слон голубоглазый» снова автор вы­ ходит на сцену, ведет откровенный разго- 153