Сибирские огни, 1982, № 2

[бращаясь к истокам, невозможно. В этом ;иысле мир героев Абрамова выходит да- іеко за околицу родной деревни. Абрамов дорожит правдой деталей, он юдробен, когда пишет о строительстве іеревенского дома и уборке урожая. Он знает поле и лесосеку, кузницу и лугови­ ну. Но он — не бытописатель, хотя внима­ тельно вглядывается в убранство жилищ, з деревянных коней над крышами, вслуши­ вается в говор земляков. Вне этой кон­ кретности — живых голосов и подробностей быта — нет Абрамова, но с них он лишь на- винается. Его взгляд на людей и события — не областнический, даже не общерусский, хотя о нем можно говорить как о писате­ ле национальном. Его волнуют вопросы философские, он думает о будущем своих героев и своего народа. И он обращается порой к прошлому, чтобы понять настоя­ щее. В этом смысле Евдокия-великомуче- аица («Дом») и Соломея («Из колена Ав­ вакумова») — фигуры весьма значимые. Ве­ ликое терпение нашей женщины и неслом- ленность духа переданы в этих неграмотных бабах. Никто не заподозрит Абрамова в религиозности, пропаганде старообрядче­ ства и т. д. И ему, и нам безразлично, как люди крестятся: трёмя перстами или двумя. Но для Соломен — в этом ее вера. Она го­ това пострадать за нее подобно знаменито­ му Протопопу. И мы понимаем: на такого человека можно положиться,— он не пре- аст, не отступится, сохранит себя. Много верно говорилось о заблуждениях верую­ щих, Абрамов говорит о другом — об опас­ ности безверия, пустоты души. Очевидно, на взгляд Альки, которая гордится своей официантской должностью в городском ре­ сторане, ее мать Пелагея или такие, как Соломея,— темные старухи. Но сама Аль- ка куда как уступает в духовном смысле этой старине. Конечно, как типы, и Пела­ гея и Соломея — уходящие персонажи. Но что-то останется — важное, существенное в характере женщин нынешних от их бабок и матерей. Не будем спешить избавляться от этих черт. Загнала себя Пелагея, съела ее пекарня, где ломила за двоих-троих. Но ведь как она умела красиво трудитьсяі Недаром в деревенской памяти сохрани­ лась «Паладьина межа». Не вина, а беда Пелагеи, что потом тряпки 'застили ей бе­ лый свет. Не вина, а беда Соломен, что единственную правду узрела она в Боге. Но и спасение, ибо другой не ведала. Иная вера у любимой героини писателя Лизки Пряслиной. Вот уж кто хлебнул го­ ря— и голодала в войну, и непутевого Егор- щу получила в мужья, и сына потеряла, и двойню родила, «согрешив» с постояль­ цем и оттолкнув тем родного брата. Но ве­ ра в людей, в добро сохранилась у нее до последнего часа. Лизка готова всю себя отдать — и отдает — ради близких. Хоть и нравится ей Егорша, но не выскочила бы она за него так рано, не посули он коровку Звездоню, без которой не прокормиться большой семье. Хоть и отвернулся от нее Михаил, она любит брата по-прежнему и винит себя в нечаянном грехе. И постояль­ ца отпускает с богом к старой семье, уви­ дев испуг на его лице. Ощущение света, чистоты, искренности исходит от Лизки. 3 романе она — олицетворение справедли­ вости, и ничто не может изменить это ощу­ няшки, ни поведение Михаила. Поэт сказал: «Добро должно быть с кулаками». Но кто знает, что и каким должно быть. Лизкино добро — без кулаков, в нем передаваемое из поколения в поколение женское начало, в котором слабость значит не меньше силы. Лизка не может бороться за старый став- ровский дом, за бабье свое счастье, но от нее светлее и теплее другим людям. Абра­ мовская героиня не просто покорна судь­ бе, безгласна,— она не похожа на русскую бабу прежних лет. Когда дело касается со­ вести, справедливости, она не смиряется. Разрыв с Егоршей — проявление тех Лиз- киных черт, каких раньше у деревенской бабы не могло быть. Писатель видит серь­ езные изменения в психологии людей. И не­ редко эти изменения радуют его. Радует писателя Анфиса Минина, воен­ ная председательша пекашинского колхоза, которая отказывается жить с. нелюбимым мужем, чудом уцелевшим на фронте. В гла­ зах деревни, потерявшей почти всех своих мужиков, этот поступок кажется вызовом. Но иначе Анфиса поступить не в силах. Ге­ роини Абрамова цельны. Они могут быть в чем-то и покорными и слабыми, но у них есть свои принципы. Среди этих принци­ пов— женская верность, которая все боль­ ше становится в наше время понятием от­ носительным. По всей стране прошла Евдо­ кия Дунаева, разыскивая своего мужа. На­ ветам не верила, судьбе не верила, спасла на самом краю. Она и ворчит на своего ста­ рика, корит, рассказывая о своем велико- мученичестве, но она из тех, кто мог ска­ зать о себе: «Нет, нет, землю переверну, не­ бо сокрушу, а не дам мужу умереть. Все сделаю, на все пойду, сама себя живьем закопаю, по косточке воронам отдам, а спа­ су мужика». Богатство народной речи, на­ родной души — в этих словах Евдокии. А за ними — народная трагедия, затронув­ шая тысячи и тысячи людей. Общее и личное, общественная жизнь и частная, семейная, переплетены в романе, как и в действительности. Здесь нет судеб одинаковых. Героини Абрамова любят са­ моотверженно или, наоборот, несут свой семейный крест. Даже когда автор непо­ средственно не показывает отношений, лич­ ных, когда они даются в пересказе изложе­ ний, разговорах,— и здесь видны тончай­ шие нюансы. Как и в «Привычном деле» В. Белова, в «Братьях и сестрах» говорит­ ся и о любви горячей, подобно той, что связала Ивана Африкановича и Катерину,' его жену, и о любви холодной. В любви проявляются характеры абрамовских геро­ инь. В любви и работе — вот где прежде всего. Эта любовь (затем дети, семья) да­ ет смысл жизни Анны Пряслиной, одним взглядом покорившей безудержного мужи­ ка Ивана-Силу, который выкрал ее в день свадьбы; она, эта любовь, поддерживает Анфису в ее нелегком решении быть с Лу- кашиным. А рядом другие судьбы, другие семьи — жизнь с нелюбимым мужем («Де­ ревянные кони»), с нелюбящей женой (.«Ма- мониха»). Каждая из этих судеб — боль­ шая история, материал для целого романа... Абрамов солгал бы, сказав, что обстоя­ тельства ке корежили женскую душу, что у всех хватило сил сохранить себя. Физи­ чески ломались на лесосеке, теряли свою 1 4 9