Сибирские огни, 1982, № 2

велела, опасаясь его возбужденного со­ стояния. К полудню буран стих, но совсем не пе­ рестал. Бабушки то и дело крестились, по­ вторяли обрывки молитв и часто посматри­ вали в незамерзшие маленькие просветики на стеклах окон, ворчали: — Так, проклятущий, стоит и стоит... На заднем дворе Емельяна, того, что приходил ночью за мамой, повстанцы по­ ставили пост — наблюдать за нашим до­ мом. Главари восстания не теряли надеж­ ды схватить отца, ждали и караулили, что­ бы он не появился незамеченным и не скрылся. Пост обнаружила тетя Маша, когда пошла на сборню, угадала, для чего он, и, хотя это ничего не могло изменить, вернулась и на всякий случай предупреди­ ла бабушек. Теперь обе бабки, поглядывая в окна, проклинали постового и молились: — Пронеси, господи! Оборони, господи! Задержи его там, где-нибудь, не допусти!.. Уходя на сборню, тетя Маша распоряди­ лась и насчет нас, ребят. Велела увести всех в дом дяди Федора (наши избы были в одной ограде). Нам этого не хотелось, но тетя Маша пристрожилась: «Идите, как сказано!» Пришлось уйти. Когда я одевался, чтобы идти с теткой Анной к ним, мне попался на глаза валяю­ щийся в хламе после обыска песенник ре­ волюционных песен. Книжечка небольшая, карманного формата, на серой рыхлой бу­ маге, без корочек. Она все время была в ходу. Ее носили на спевки в школу, читали и учили дома. Мы ее очень любили — един­ ственную, пожалуй, советского издания книжечку в нашей дер'евне. Песенник я по­ добрал и унес с собой. Тетка Анна, уже у них, увидела у меня книжечку и тут же хотела забрать, но я не отдал. Тогда она стала плакать и уговаривать: — Как увидят, — и тебя убьют, и нас всех... Я пообещал сжечь песенник, как только тетка затопит камелек, а сам изловчился спрятать его за иконой на божнице. Так он и остался цел, а после еще служил нам, и мы хранили его как реликвию. Когда мы еще были у себя, какая-то женщина из тех, что пуще всего любят рас­ пространять «деревенские сенсации», сооб­ щила, что в сборне видели (не «видела», а «видели»!) черный тулуп с серым воротни­ ком — «такой же, как ваш», в котором отец уехал в Барнаул. Тулуп-де лежит в ворохе одежды, снятой є убитых. Известие окончательно сразило всех. Ему тут же поверили. Только тетя Маша закричала на бабу: — Не болтай, дура! Иди отсюда к черту! А вы не верьте, враки это. Я пойду сейчас сама узнаю. Выдеру глаза за это! Тем временем на сборне шла напряжен­ ная «работа». После кровавой ночи глава­ ри восстания спешно проводили мобилиза­ цию, сколачивая из подвластных им теперь крестьян повстанческое «войско». По де­ ревне скакали нарочные и посыльные. Шли к сборне и обратно понурые мужики. Под страхом всевозможных угроз и посулами «крестьянской свободы» им объявляли мес­ то и время сбора, требовали обзавестись оружием. В кузнице, не переставая, жалоб­ но звенели наковальни —все мало-мальски пригодное железо переделывалось на пики. 9 * Часть этой лихорадочной суматохи мы с братом видели в оттаявшее немного на сол­ нечной стороне окно, выходящее на доро­ гу. Притихшие, мы увидели, а может, и ус­ лышали скрип саней. Дядя Федор вводил в ворота своего Рыжку. Позади саней шла тетя Маша, а на санях лежало что-то за­ крытое серым. Дядя Федор подвел коня к крыльцу нашего дома. Навстречу выбежа­ ли бабушки и тетка Анна. Я накинул на себя что-то и кинулся туда. Взрослым, уби­ тым горем, было не до меня. Маму, завернутую в холстину, положили на полу в кухне и, обступив, причитали, рыдали, всхлипывали. Тетя Маша нагну­ лась, выпростала из-под головы мамы угол холста, откинула и открыла ей лицо. Все в испуге отшатнулись, и тетя Маша тут же опустила покров. На век запечатлелось виденное каких-то две-три секунды: залитое кровью лицо, страшное, чужое, неузнаваемое, бесформен­ ный, развороченный провал под подбород­ ком — у нее было перерезано или переруб­ лено горло... Тетя Маша строго взглянула на меня и так же строго сказала: — Ты чего здесь? Иди. Ребятишки там одни. Я ушел. Немного погодя, к нам пришла Валя — старшая дочь дяди Гоши. Она то­ же была у нас, когда привезли мертвую маму. Тетя Маша и ее отправила к нам, а затем привела восьмилетнюю Нину и трех­ летнюю Лену. Велела Вале поставить са­ мовар, накормить нас, наказала, чтобы мы сидели смирно, и обещала скоро прийти. Остаток дня дядя Федор делал для мамы гроб. Меня послали управляться со скоти­ ной— это я мог. Сводил коров на водопой к речке, накидал с повети сена и разложил по яслям. Незаметно от всех тетя Маша ходила в хлевушок. Дядя Гоша был сильно обмо­ рожен — особенно ноги, лицо и уши. Ни обувь, ни шапку надеть не мог. Тетя Маша мазала его гусиным жиром, кормила. Валя знала про отца, но ни словом не обмолвилась. Ей было тринадцать лет. Еще ночь прошла. После свирепых бура­ нов наступила серая умеренная погода. Но деревня, свершившая страшный грех, спо­ заранку металась по улицам, злобствую­ щая, одураченная, запуганная. Кулаки-повстанцы, ржавыми тесаками отрезав себе всякие пути к миру с Совет­ ской властью, упившись кровью односель­ чан, коммунистов и коммунаров, свиреп­ ствовали, вооружали оторопевших мужи­ ков, сгоняя их, как баранов, в отару. Мы шестеро — мальчишки и девчонки — ночевали в доме дяди Федора. Утром нас позвали. Дома все было чисто, тихо и даже как-то незнакомо. Стоял густой запах ла­ дана. В переднем углу комнаты — белый гроб. Мы подходили несмело. Я боялся увидеть то, что видел вчера, но сейчас очень белое лицо мамы было красиво и спокойно, как у спящей. Голова повязана синим газовым шарфиком, в котором она была прошлой весной, когда мы всей се­ мьей ездили в поле смотреть посевы и рва­ ли цветы. Никто из домашних не видел, как дядя Федя запряг Рыжку и, никому не сказав­ шись, никем не замеченный, выехал со 131