Сибирские огни, 1982, № 2
всплеснул руками. Так или иначе, но, к моей великой радости, вражеский пулемет умолк. Только теперь я услышал, как и над голо вой, и справа, и слева, с противным свистом пролетали пули. Это, обнаружив меня, стре ляли фашисты из лощины. И тогда я, по вернув пулемет вправо, отрыл по ним огонь. Прошла минута, другая. Герман подал очередную ленту. И тут, не веря ушам, я услышал позади крики. «Ура!» Я оглянулся и увидел, как, поднявшись с прибрежной, полосы, сотни бойцов, недавно переправив шихся через реку, ринулись в атаку. Почти тотчас такое же мощное «Ура!» донеслось справа. Значит, в бой пошли те, кто еще перед рассветом занял позицию в овраге и ждал подкрепления. Через несколько минут, когда сражение развернулось уже в лощине, наш пулемет ный расчет оказался позади атакующих частей. Сначала, когда мимо меня с винтовками наперевес пробегали бойцы, я, забыв о сво ем ранении, сидел на земле, смотрел и вы тирал тыльной стороной кисти руки высту пивший на лбу пот. Потом я сделал попытку подняться на ноги, охнул от рез кой боли и упал. Заметив это, Герман с тревогой выгово рил: — Здорово же тебя подковали. Он разрезал мою окровавленную штани ну, потом снял разорванный ботинок, до стал полотенце, разорвал ■его на лоскутки и, перевязав раны, сочувственно покачал: головой: — И как ты только терпел. Одной крови, поди, потерял сколько. В это время подбежал Кривенко. — А я ведь и не знал, что ты ранен,—с извиняющейся интонацией в голосе сказдл он.—Что же с тобой делать сейчас? И са нитаров нигде нету. А нам ведь вперед ид ти надо, село отбивать. — Доберусь как-нибудь сам,—успокоил я его. Мне захотелось сделать что-нибудь при ятное своим товарищам, с которыми только что воевал и которым предстояло снова идти в бой. Подумав, я снял с ремня сол датскую лопатку, обвел всех взглядом и протянул ее Герману. — На вот, возьми на память. Мне она больше не нужна, а тебе в бою пригодится. Может, и от пули сбережет. — Спасибо, — поблагодарил Герман. — И прощай. Тебе в госпиталь, а нам дальше. Кто знает, может, выполним наказ бабки Оксаны. Когда все ушли, начало вечереть. Повея ло прохладой. Я прислушался к гулу уда ляющегося боя, потом развернул скатку, надел шинель, насыпал в один карман горсть патронов, а в другой предусмотри тельно положил гранату. Слишком уж не понятной была для меня замысловатая, ло маная линия фронта, да и дороги в тыл я толком не знал. Надеялся только на чутье, выработанное еще с детства. Оно всегда по могало мне безошибочно ориентироваться в лесу. Слишком долго рассказывать, как в эту ночь я добирался в тыл. Самой трудной преградой была река. Достигнув берега, я, превозмогая боль, поднялся и побрел, опи раясь на винтовку, как на верную подругу. Дальше двигался большею частью ползком напрямик, не разбирая дороги, по болотным кочкам, через кустарник. Полз и сам пере таскивал то одну, то другую раненые ноги через провода полевой связи, которые встречались на пути. И вот за сосновым лесом послышался шум Днепра. Я сразу почувствовал, что все опасное осталось позади. Во мне неожи данно пробудилось еще сохранившееся ре бячье озорство. Чтобы дать выход перепол нявшему меня счастью, я достал из карма на гранату, сорвал с нее предохранитель и швырнул в кусты. Раздался взрыв. Три километра за Днепром. Это всего лишь точка на маленькой географической карте. Но здесь, как и во многих точках, как за Сеймом, где мы встретили раненых, передавалась эстафета от солдата к солда ту. Я передал ее Герману, когда вручал лопатку, словно эстафетную палочку, а за тем эту эстафету приняли бойцы, которых я встретил, пробираясь к Днепру. Они шли на помощь, шли, чтобы вызволить из нево ли дочку бабушки Оксаны, чтобы дать сво боду всем народам Европы. Подобрали меня санитары. Так и не пове рили, что я с простреленными ногами сам добрался сюда с передовой. Они же на носилках вынесли меня к Днепру и положи ли на паром. Когда отчаливали, и небо и все окружающее закрывал густой туман. Но вскоре он неожиданно стал рассеивать ся, наконец, разорвался в клочья, выглянуло сияющее солнце и осветило свежую, умы тую росой зелень на берегу. Над ре кой вставал рассвет — рассвет великой победы. С тех пор прошло уже много лет. О ве ликой украинской реке, которую пересекли плотины электростанций, а на берегах воз родились из пепла и выросли новые заводы, расцвели сады и зашумели тучными урожая ми поля, сложены песни. Их много. Но осо бенно трогает меня песня Майбороды «Сно ва цветут каштаны», потому что это песня о юности, которой передали ключи от счастья те парни в серых шинелях, что прошли здесь с винтовками в руках в 1943 году. Многие из них пали в бою. Похоронен на Украине под Бахмачем казах Токай Алиханов, а дальше в трех километрах за Днепром — могила тех моих сверстников, которых я видел на песчаной отмели. Они совершили самый большой подвиг — отда ли жизнь за родную землю. Ну, а общий подвиг во имя великой Победы совершался на всех солдатских пу тях-дорогах, каждую секунду за все время войны. Он был и в жарком бою, и в труд ном походе, и в каждом шаге наших вой- - нов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2