Сибирские огни, 1982, № 1
калось и дразнило (разыгравшуюся жажду Ленхобо, поднесла ей. Одной чашки вполне хватило, чтобы красавица Лабшулуу примостилась на траве и тут же захрапела. У Пагмы хватило смекалки выставить на видное место посудины с тем продуктом, который и предполагали получить,— с аарсой. Еще немного, и порядок был бы почти восстановлен, не принеси нелегкая старшую доярку. Она возникла в дверном проеме во всем ве ликолепии по случаю поездки на центральную усадьбу. В цветастом зе леном платке, плаще со множеством пуговиц, хромовых сапожках, Удамбра застыла в дверях и зорким взглядом окинула помещение. Не трудно было догадаться, что тут происходило. Густой табачный дым, смешавшийся с кислым запахом сваренной аарсы и самогонным перега ром, не оставляли никаких сомнений. Закашлявшись, Удамбра прошла в сепараторную. Откинула марлевую занавеску на двери, свернутой в трубку газетой прибила с десяток мух на оконном* стекле. Проверила чистоту ведер-мерок, побренчала ими, словно срывала на ведрах злость. Сердиться было на что. В конторе ей сделали замечание за снижение жирности молока на ферме. Причины этого могли быть разными, но Удамбра точно знала, что во всем виновата, конечно, Сэренцу со своими передовыми методами, она тянет назад ферму. И вот— мало неприят ностей! — еще подарок. Закадычная подруга этой проклятой бабы и ста руха, которая набивалась к ней в родственницы, да что-то поостыла, устроили в рабочий день пьянку. — Эй, вы! — крикнула она, не выходя из сепараторной.— Почему грязь развели? Ничего не прибрано. Такая горячая пора, а вы чем тут занимаетесь? С чего разгулялись? Никто не отозвался. Пагма, чувствуя себя гостьей, предпочла по малкивать. Ленхобо продолжала храпеть, а хозяйка котла, пойманная, что называется, с поличным, не знала, как ей поступить — не то проще ния просить, не то поднести старшей на ферме. Сердитая, Удамбра вернулась в пристройку, осторожно, чтобы не запачкать золой и сажей новый плащ, присела у очага, пошуровала щип цами почти угасшие угли, отыскала тлеющий, прикурила. Ханда, позабыв о больных ногах, плеснула из бутылки в чашку са могон, поднесла с поклоном старшей доярке да так и осталась стоять с протянутой рукой. — Мать Дугардана! — окликнула ее Пагма,— Если она не прини мает угощения, если у нее совести нет,— черт с ней! Давай лучше мне. Я не гордая... — Пей! — заорала пробудившаяся Ленхобо,— Елхонсы! Пей! Лишь теперь раглядела в темном углу Удамбра еще одну участницу гулянки. Этого только не хватало! Махнула рукой: — Ладно. Давай. И пошло, поехало. Спохватились, когда время вечерней дойки подошло. Поддерживая друг друга, с песнями и руганью, поплелись на скотный двор. Шли, дер жась за плетни и городьбу, не разбирая дороги. И коров плохо различа ли, где свои, где чужие, доили всех подряд. Коровы не узнавали своих хозяек, пугались, брезгливо мотали головами от дурного запаха само гонного перегара. С помощью Бишыханбагай, Сэренцу, средней дочки Пагмы и деда Боди кое-как с дойкой управились. Добром это кончиться не могло. Так и произошло. На следующий день, когда дед Боди повез молоко, несколько фляг у него не приняли. Старик подозревал, что на молоканке не всегда по справедливости де лают— то количество убавят, то жирность занизят, и обычно придирчи во перепроверял сам. Не отступил и на этот .раз от своего правила. По пробовал — убедился: скисло молоко... ' Выливать — грех. Пришлось обратно везти. Впервые такой позор пал на его седую голову. Никого видеть не хотелось Боди, а как назло, то и дело попадались навстречу или обгоняли другие молоковозы. Гремя флягами, проехал 85
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2