Сибирские огни, 1982, № 1

ми искрами. На какое-то время скрылось солнце. Не за тучами, а за ка­ кой-то белесой мутью. Не жарко, но душно. Беспрестанно мотает головой Гнедко, высоко поднимает ноги, будто не по отаве шагает, а по иголкам, обмахивается хвостом. Не тяни он за собою громыхающие грабли, не держи его упряжь, ох и покатался бы он по траве! Гомбо-Доржи устал. Не от работы — от напряжения. В одной руке вожжи, другой то поднимает, то опускает рычаги, сгребая сено. Не мо­ жет ни надоедливых насекомых отогнать, ни пот утереть. А тут еще, как назло, грабли стали барахлить. Шпонка полетела — остановка. Зубья заклинило — остановка. Женщины на пятки наступают! Что дело спорится, радует Гомбо-Доржи. Радует, что решился на­ конец открыть душу, что жизнь теперь пойдет по-другому. И досадно: перемолвиться с Сэренцу никак не удается. Все время рядом с нею Удам- бра. Будто в догоняшки играет. Не беда! Они еще наговорятся. И мелкие поломки граблей — ерунда. Долго их что ли устранить? И че’ртовы ко­ мары и пауты — ерунда. Не привыкать. — Н-но! Пошел, Гнедко! — подгоняет Гомбо-Доржи коня. Солнечные лучи и сквозь облака жгут. Но развеяло мутную дымку на небе, и брызнули они таким нестерпимым жаром и ослепительным светом, что дыхание перехватывает и зажмуриться хочется. То выравниваясь в одну линию, то поочередно вырываясь вперед, мечут копны женщины, не замечая ни жары, ни жажды. Как только по­ шли они вперегонки, прибавилось’ работы у Бйшыханбагай — больше остается клочьев сена на луговине, быстрее приходится махать грабель­ ками. Устала Махонька, но не сдается, не распрямляет затекшую спину, Оглянется Гомбо-Доржи, увидит, что почти настигают его, помашет вожжами, весело прикрикнет на Гнедко, понужнет его, опять в отрыв уйдет. Под старенькую его гимнастерку набилась пыль, смешалась с по­ том, зудит грудь и <;пину. Напекло непокрытую голову. Кровь все силь­ нее стучит в висках. Закружилось, поплыло перед глазами. И уже пред­ ставляется Шагдарону, что не на видавших виды конных граблях, не на прибрежном лугу за речкой Тасархай, а за рычагами «тридцатьчетвер­ ки» мчит он по полю боя в грохоте и разрывах снарядов, сквозь порохо­ вой дым, ныряет в воронки... Кренится танк, дыбится, рвется к враже] ским траншеям. Над головой треск пулеметных очередей, гулкие выстре­ лы пушки. Экипаж машины боевой дело знает!.. Что это? Резкая оста новка... Должно быть, подорвались на мине. Выскакивает в горящее комбинезоне старший лейтенант, командир танка. Объят пламенем на водчик. Оба, не останавливаясь, бегут вперед, кричат ему, Шагдарону — За Родину!.. ...Они увидели почти одновременно, как Гомбо-Доржи упал с граб лей. Подбежали к нему и остановились в испуге. Шагдарон лежал на спине, раскинув, руки, с закрытыми глазами. Ни одна не решилась убе­ диться, жив он или нет. Лишь когда он слабо вздохнул, Сэренцу скло­ нилась над ним, расстегнула ворот гимнастерки и отвела глаза. На гру ди Гомбо-Доржи места живого не было от шрамов и ожогов. К изуродо ванному его лицу давно привыкли, но никто не знал, что пришлось вы, нести бывшему танкисту, что стоило ему все послевоенные годы рабо тать наравне со всеми. Бйшыханбагай колобком покатилась по лугу к месту, где оставила припасы, и тут же вернулась с бутылкой молока. Смочила платок, остсн рожно протерла грудь Шагдарона, лицо, лоб, губы... Словно жив’ой во дой сбрызнула! Очнулся Гомбо-Доржи, голову поднял, попытался улыб нуться. — Зачем разбудили? Такой горячий сон видел. А самому не до шуток, не до смеха. Сэренцу, бледная, положил! голову Шагдарона себе на колени, обхватила его плечи, не думая, чті о ней скажут другие. Впрочем, другие тоже в этот момент меньше всегі думали о чем-нибудь. А Бйшыханбагай легонько отстранила Сэренцу и ВО