Сибирские огни, 1982, № 1

— Да что ты их на почетное место зовешь! Пусть идут во двор, в холодке досидят, музыку послушают. — Гэрэлма, ты старшая. Покрути,— подала патефон Сэренцу. Она расстелила на полу кошму для подруги. — Ничего не случится,— сказала.— Гэрэлма умеет заводить. Твои дети очень любят песни. Наверно артистами будут. — Кем-то станут... Хорошо бы. Только от черной коровы белых телят не бывает. — Я верно говорю. Вот увидишь. Послушай, как подпевают. Не за тем, понятно, явилась сверстница-ровесница, чтобы позаба­ вить малышей патефоном. Услышала, что Сэренцу поставила песню о красном сандале, догадалась: значит, грустит. — Плакала? От подруги разве скроешь? Сэренцу вздохнула: — Вот, перебирала в сундуке. Как погляжу на все это, до того тя­ жело на сердце становится. Что это? Никак рукав у куртки Зандана мыши сгрызли или моль проела. Посмотри-ка. Пагма взяла куртку и отложила в сторону. — Что на нее глядеть? Сколько можно беречь? Сшей лучше что- нибудь Баиру. А ему не понравится,— мне отдай. Моим все сгодится. Ты что, думаешь, век будешь молодая? Жизнь-то не вечная. Вон у тебя уже седые волосы появились. Давай выдерну. Волосы т-г украшение женщин. И на тебе! Седой волос! Выдернуть его, конечно, недолго. Но вместе с ним, кажется, отрывается частица сердца и души.' Седой волос... Первое напоминание о приближающейся старости. Сэренцу взяла из рук Пагмы длинный серебристый волос. — И правда... — А я что говорю? Ты о себе подумай. Каждый должен заботиться о своем счастье. Разве не видишь баб на нашей ферме? Даже Ленхобо бьется, бегает, бестолковая, за Петрухой. И ей счастья хочется. Еще те­ бе скажу: Удамбра метит Гомбо-Доржи к рукам прибрать, перед Хан- дой подхалимничает, улещает ее. Эта своего не упустит! Думаешь, я не хочу себе и своим детям лучшей жизни? Сколько мечтала: будет у них отец... А кто меня возьмет? Я ни о чем не жалею. Мое счастье — вон они... Задымила Пагма, чтобы скрыть волнение. — Ты, ровёсница, не забудь: обещала мне младшую отдать. Пагме не до шуток. Сердито отрезала: — Жди! Сдуру пообещала. Не отдам. Сама рожай. Мне столько же, как тебе, а ничего, как видишь, получается... Выходи замуж и заводи хоть десяток. Как можно столько лет одной быть? Больше Сэренцу не перебивала. Похоже, впервые вдумалась в иск­ ренние слова подруги. Может, права она? Но тогда все эти годы ожида­ ния были напрасны? Нет, даже думать об этом не надо! — Прошу: перестань,— только и смогла выговорить Сэренцу, чув­ ствуя, что комок подкатывает к горлу. Вошел дед Боди. Еще сильнее постарел отец Зандана. А работу не бросает. Как и прежде, в той же должности молоковоза. И сейчас от­ возил утренний надой. Грузно шагнул через порог, снял у двери шляпу и плащ, покрытые дорожной пылью. За последнее время стал старик более суеверным. Прошел в угол избы, где на подставке-гунгарбе стоял бурханчик-божок, зажег свечку в бронзовом светильнике. Сноха первое время сердилась на причуду Боди. Не хватало в ее доме жечь лампады перед бурханами! Как-никак она член партии... Старику ничего не говорила. Поняла, что поздно его перевоспитывать, смирилась. Проводила глазами Сэренцу деда, переждала, покй он кончит во­ зиться в своем углу, молча начала греть чай. Боди уселся на хойморе, у северной стены, заметил хмурые лица женщин, подумал, опять какая неприятность по работе, спросил: 76