Сибирские огни, 1982, № 1
Доярки вздрогнули. Одна из них не то потянулась спросонья, не то хотела поправить волосы и подняла руку. Остальные, глядя на нее, сде лали то же самое. Гомбо-Доржи нахмурился, но не смог удержать улыбки: — С вами не пропадешь! Проголосуете за что хочешь. А провинившиеся той порой перешептывались, выясняя, ради чего они подняли руки. Когда же выяснилось, что поддержали новый заем,— успокоились. — А-аа, это обилигации-мобилигации, за которые каждый год деньги даем? — Они самые. У меня их целая куча. — Их проверять надо. Если номера сойдутся, большие деньги мож но получить. — Ты смотри! Вдруг я сто тысяч выиграю? Что делать буду? Посмеялись над собой и к полному удовольствию председателя со гласились не отставать от передовых — дать взаймы государству по ты сяче рублей. Шагдарон с облегчением чиркнул зажигалкой. — Ну, время позднее. На этом закончим. Женщины потянулись к выходу. Ханда задержала Сэренцу. — Погоди немного. У меня к тебе дело. — Какое дело? — Сэренцу не очень хотелось оставаться. Ей было неловко, что она, единственный член партии на ферме, так оскандали лась, уснула во время выступления председателя колхоза! Но тут до нее дошло, что тетка Ханда хитрит — хочет свести ее с Гомбо-Доржи, и ста ло совсем стыдно. Она собралась уже сказать, что торопится домой, но тут подал го лос Шагдарон: — Совсем забыл! Тебе письмо,— он достал из полевой сумки кон верт-треугольник. У Сэренцу забилось сердце-. Такие письма приходили только с фрон та. От кого оно? Взглянула на конверт и облегченно вздохнула: Баир послал! Развернула листок, стала читать вслух: «Амар сайн! Здравствуйте! Все ли вы хорошо живете? Я тоже живу хорошо. Все ребята с нашей фермы учатся хорошо. Позавчера ходили в клуб, смотрели кино. Показывали военный журнал...». — Все об одном...— покачал головой Гомбо-Доржи. Мальчик и ему рассказывал о киножурнале. Баир вырезал из всех газет фотографии военных, постоянно расспрашивал о своем отце. «Я написал несколько писем папе,— продолжала читать Сэренцу,— но ответа ни разу не получил, а все письма вернулись обратно». Ханда сидела возле раскрытой дверцы печки, прислушивалась к разговору. Получалось не совсем так, как ей бы хотелось. — Оба вы, как погляжу, друг друга стоите,— сердито произнесла она.— Мучаете своих детей. И о стариках нисколько не думаете. Вам что? Вы молодые. А как за вас у Боди-ахая и у твоей матери, Г'омбо, душа болит, разве поймете? Одна столько лет ждет, когда муж с войны вернется, другой никак свою глупую жену не забудет... Хватит уже. О се бе подумайте. У Шагдарона задергалась изуродованная шрамами щека. Ведь Сэренцу может подумать, что он вместе с теткой подстроил все это. Может не поверить, что он, верный клятве другу, не может относиться к ней и Баиру иначе. Лицо Сэренцу тоже зарделось. Когда тетушка Ханда подъезжала к ней насчет своего племянника, она ответила ей довольно резко. Де скать, если Гомбо-Доржи надо будет найти себе жену, он как-нибудь сам справится, без чужой помощи. А про себя подумалЗ: «Если в самом деле мне понадобится друг, а сыну отец и деду Боди опора,— никого лучше Гомбо-Доржи не найти. И если бы вернулся вдруг Зандан, он бы не осудил». Между тем Ханда поднялась, набросила полушубок. 71
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2